Тело помнит все - Бессел ван дер Колк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Практически каждое исследование перенесших психологическую травму пациентов с применением методов визуализации мозга демонстрирует аномальную активность островка. Эта часть мозга объединяет и интерпретирует сигналы, поступающие от внутренних органов – включая наши мышцы, суставы и вестибулярный аппарат, – создавая у нас ощущение нахождения в собственном теле. Островок способен передавать сигналы миндалевидному телу, провоцирующему реакцию «бей или беги». Для этого не требуется никакого когнитивного вклада или осознанного понимания того, что что-то пошло наперекосяк, – человек просто чувствует себя заведенным и не может сосредоточиться либо же, в худшем случае, ощущает надвигающуюся беду. Эти сильные ощущения генерируются глубоко в мозге, и с ними невозможно справиться рациональным мышлением.
Когда мы постоянно отмахиваемся от преследующего нас первоисточника наших телесных ощущений, возникает алекситимия: неспособность человека чувствовать и описывать происходящее с ним. Лишь установив связь со своим телом, с самим собой, можно снова понять себя, свои приоритеты и ценности.
Алекситимия, диссоциация и эмоциональный ступор все связаны со структурами мозга, которые позволяют нам концентрироваться, понимать свои ощущения, а также активно себя защищать. Когда эти важнейшие структуры подвержены неотвратимому шоку, результатом могут стать замешательство и перевозбуждение либо же эмоциональная отчужденность, зачастую сопровождаемая внетелесными переживаниями – ощущением, будто наблюдаешь за собой издалека.
Говоря другими словами, из-за травмы человек воспринимает себя либо кем-то другим, словно он в чужом теле, либо вообще никем, лишенным тела. Чтобы преодолеть травму, необходимо вернуть связь со своим собственным телом, со своим «Я».
Язык, вне всякого сомнения, необходим: наше самосознание основано на способности последовательно структурировать наши воспоминания в единое целое (27). Для этого, в свою очередь, требуются исправные связи между сознательным мозгом и системами самовосприятия организма – связями, которые зачастую повреждаются при травме. Вся история может быть рассказана только после восстановления этих структур и заложения основы, после того, как человек вновь становится кем-то.
Что было это – сон иль наважденье?
Проснулся я – иль грежу наяву?
Дэвид, рабочий средних лет, обратился ко мне из-за своих приступов ярости, превративших его дом в сущий ад. На первом сеансе он рассказал мне историю про то, что случилось с ним летом, когда ему было двадцать три года. Он работал спасателем у бассейна, и однажды вечером группа подростков хулиганила в бассейне, распивая пиво. Дэвид сказал им, что спиртное запрещено. В ответ парни на него напали, и один из них выколол ему глаз разбитой пивной бутылкой. Тридцать лет спустя его по-прежнему преследовали ночные кошмары и яркие болезненные воспоминания об этом нападении.
Он безжалостно критиковал своего собственного сына-подростка и частенько кричал на него по поводу малейшего проступка, и он просто не мог выдавить из себя малейшие проявления любви по отношению к своей жене. Глубоко в душе ему казалось, что трагичная потеря глаза давала ему право плохо обращаться с окружающими, однако ему одновременно и не нравилось то, каким он стал озлобленным, мстительным человеком. Он заметил, что его попытки сдержать свой гнев вызывали у него хроническое напряжение, и он переживал, что боязнь потерять контроль делала любовь и дружбу невозможными.
Когда он пришел ко мне во второй раз, я опробовал процедуру под названием «Десенсибилизация и переработка движением глаз (ДПДГ)». Я попросил Дэвида вернуться к деталям совершенного нападения и вызвать в памяти связанные с ним зрительные образы, звуки, которые он слышал в тот момент, а также мысли, которые носились в его голове. «Просто позвольте себе мысленно туда вернуться», – сказал я ему.
Затем я попросил его следить за моим указательным пальцем, пока я медленно двигал им туда-сюда примерно в тридцати сантиметрах от его правого глаза. В считаные секунды поток гнева и ужаса хлынул на поверхность, сопровождаемый отчетливыми ощущениями боли, стекающей по щеке крови, а также осознанием того, что он ничего не видит.
Пока он рассказывал об этих ощущениях, я время от времени издавал подбадривающий звук, продолжая водить пальцем из стороны в сторону. Каждые несколько минут я делал паузу и просил его сделать глубокий вдох. Затем я попросил его обратить внимание на то, что происходит у него в голове – в ней крутились воспоминания о школьной драке. Я сказал ему зафиксировать это воспоминание и сосредоточиться на нем. Начали появляться, словно в случайном порядке, и другие воспоминания: о том, как он повсюду искал своих обидчиков, желая с ними разобраться, устраивал драки в барах. Каждый раз, когда он сообщал о каком-то новом воспоминании или ощущении, я призывал его обратить внимание на то, что приходит ему в голову, снова начиная двигать пальцем.
По окончании того сеанса он выглядел более спокойным – казалось, ему полегчало. Он сообщил, что воспоминание о нападении утратило свою остроту – теперь оно превратилось в случившуюся многие годы назад неприятность. «Это было реально отстойно, – задумчиво сказал он, – и я был годами после этого не в себе – удивительно, что мне удалось в итоге урвать себе такую неплохую жизнь».
На нашем третьем сеансе, состоявшемся на следующей неделе, мы разбирались с последствиями перенесенной им травмы: с годами злоупотребления спиртным и наркотиками, которыми он пытался заглушить свою ярость.
Мы повторили процедуру, и всплыли очередные новые воспоминания. Дэвид вспомнил разговор со знакомым тюремным надзирателем об убийстве его обидчика, который к тому времени попал в тюрьму, а также про то, как он в итоге передумал.
Воспоминание об этом решении стало для него настоящим освобождением: до этого он видел в себе потерявшего контроль над собой монстра, однако осознание того, что он отказался от мести, вернуло ему связь с благородной, внимательной гранью своего «Я».
Затем он внезапно осознал, что обращался со своим сыном в соответствии с теми чувствами, что испытывал к напавшим на него подросткам. По окончании сеанса он попросил меня встретиться с ним и его семьей, чтобы он мог рассказать своему сыну о случившемся и попросить у него прощения. На нашем пятом и последнем сеансе он сообщил, что стал лучше высыпаться и впервые в жизни ощутил внутреннее умиротворение. Год спустя он позвонил мне, чтобы рассказать, что они с женой стали ближе и начали вместе заниматься йогой, а также он стал чаще смеяться и начал получать настоящее удовольствие от садоводства и работ по дереву.
Опыт с Дэвидом – один из многих случаев за последние двадцать лет, когда ДПДГ помогла пациенту оставить в прошлом болезненные воспоминания о пережитой травме. С ДПДГ меня познакомила Мэгги – бойкий молодой психолог, заведовавшая общежитием для девочек, переживших сексуальное насилие.