Отчий дом - Евгений Чириков

Григорий Николаевич мастерил стропила для будущей крыши в сотрудничестве с мужиком и был так занят и увлечен работой, что не обратил никакого внимания на девиц. Но Ларису Зиночка хорошо рассмотрела и потом изумленно говорила:

— Подпоясалась, в сапогах… да она и на бабу-то не похожа. Точно переряженный деревенский парень… Ноги растопырила, подбодрилась. Неужели Григорий полюбил такую?

— Не знаю. Тетя Маша сказала: любовь зла, полюбишь и козла!

— А где они венчались?

— Тетя Маша сказала, что они венчались вокруг ели, а черти пели![279] Она такая смешная и говорит такие глупости, что стыдно слушать… Когда бабушка узнала, что дядя Гриша женился на бабе, она так расстроилась, что чуть не умерла…

Зиночка незаметно выспрашивала Наташу обо всем, что оставалось в семье Кудышевых тайной отчего дома, а Наташа разболталась и выдала ей все семейные секреты, связанные с романом Григория и происхождением его «бабы».

А Николай Владимирович Замураев так и уехал, не увидав ни Григория, ни Ларисы. Посылали Никиту на стройку — сказать, что приехал земский начальник из Замураевки, но Григорий не счел нужным явиться. Это обидело родственников, и они быстро покинули Никудышевку.

— Не плюй в колодец: пригодится воды напиться! — произнес Николай Владимирович, проезжая мимо строящегося хутора.

Интересовался исправник, становой, судебный следователь, врач Миляев, отец Варсонофий, Елевферий Митрофанович Крестовоздвиженский. Пикантная новость долетела уже до Симбирска: приехал купец Ананькин с приказчиком и, как говорится, прямо быка за рога взяли — в гости на недостроенный хутор заявились. Ананькин и сам из сектантов, только больно уж закрутился в делах житейских, — вот и захотелось ему свою душу божественными разговорами проветрить. Только ничего не вышло: не пошла на такие разговоры Лариса Петровна. Женщина осторожная — зря перед людьми свою душу не отпирает. И чаем напоила, и слов приветливых наговорила, и с поклонами да пожеланиями всякими проводила, а насчет тайны божественной — полсловом не обмолвилась.

Ехал купец из гостей с хутора и заместо божественного в душе одно бесовское смущение увозил.

— Хорошую бабеночку из скитов барин увез! Невредная женщина…

— Ничаво.

— Как это ничаво? — точно обиделся Ананькин на приказчика. — Да видывал ли ты красивее этой бабы?

— Я за энтим, Яков Иваныч, не гонюсь.

— Гонись, пожалуй! — все одно не догонишь…

Замолчали. А купец под звон колокольчиков все о бабочке красивой думал. Как лошадки шагом пошли, он опять про то же:

— Одно скажу: не за святостью барин погнался… Сразу это видать: беспокойство в нем телесное. Да я так думаю: какой бы веры баба ни была, а с ней все одно — не спасешься!

— Где с бабой спастись, Яков Иваныч!

— Сосуд скудельный, грехом смертным наполненный![280]

XX

В то время как Павел Николаевич с восхищенным любопытством посматривал на полную неисчерпаемой энергии красивую «бабу», около которой «никудышевский философ» и неугомонный когда-то искатель «правды Божией» обрел пристань свою, тетя Маша с мужем в тайниках душ своих таили ревнивые подозрения к этой «жох-бабе», прибравшей к своим рукам «замудровавшегося помещика».

— Бывает, что простота-то хуже воровства! — говорила тетя Маша мужу, видя, как ловкая баба колдует своими чарами около Павла Николаевича, а тот тает от этих чар, теряя силу отказывать ей в таких услугах, которые вредят интересам собственного хозяйства. Сам-то Павел Николаевич им теперь мало интересуется, ну а тете Маше с мужем, на которых вся ответственность теперь свалена, конечно, видно и досадно. То захватят лошадь, которая нужна, то нет десятичных весов, то лопаты все исчезли. Пустяки все, мелочи, но из таких мелочей все хозяйство состоит. Раньше хотя бы спрашивали, можно ли взять, а потом и спрашивать перестали. Сердило и удивляло тетю Машу с мужем и разгильдяйство Григория Николаевича: умный человек, а не видит, что ловкая баба им командует.

— Ослеп от блудливой святости-то, — злится шепотом тетя Маша.

Одна деревенская старуха по секрету ей в людской кухне рассказывала, что Лариса-то в «богородицах» у еретиков ходила[281], а Григорий соблазнил ко греху смертному ее, вот они и убежали из скитов-то.

— Слух такой, матушка, у нас идет… А уж правда это али врут — одному Богу известно. Богородица, дескать, отставная, у хлыстов-то была, да проштрафилась. Вот и поп замураевский тоже остерегаться ее советовал: волк, байт, в овечьей шкуре…

Если тетя Маша с мужем иногда захаживают на строящийся хутор, то вовсе не из расположения и уважения к Ларисе, а просто лишний разок присмотреться и хорошенько раскусить замыслы этой хитрой бабы. Болтлива она бывает порой, а в простоте-то своей, сама не ведая того, и лисий хвост свой показывает. Вот недавно такой случай вышел.

Пришли тетя Маша с мужем — Лариса и посадить не знает куда. Самовар сапогом раздула, варенья плошку поставила, пряников мятных. Словом, такую радость проявила, словно отца родного с матерью встретила. Тетя Маша только локотком мужа подталкивает. Когда Лариса на минутку их вдвоем оставила, тетя Маша сказать мужу успела:

— Что-нибудь просить будет!

Так и вышло. Поговорили о том о сем. Григорий с крыши слез — посидеть ненадолго с гостями явился. Лариса пожалела, что Павел Николаевич временно из Никудышевки по земским делам отлучился. А тетя Маша полюбопытствовала:

— А по каким делам он тебе нужен, Лариса Петровна?

Ну и показала лисий хвост. Сперва издали начала, про Льва Толстого:

— Вот Лев Толстой признает, что человеку только три аршина земли нужно…[282]

— А ты не согласна?

— Не согласна. Это покойнику хватит три аршина, а живому человеку не меньше трех десятин нужно…