Книга без переплета - Инна Гарина

Допрос был завершен, и в зале воцарилась тишина. Архиепископ погрузился в размышления и по прошествии некоторого времени объявил, что считает дело решенным. Как сторонний человек и лицо духовное, он рассмотрел все доказательства и полагает, что именно Тайрик является подлинным принцем Дамора, а Ковина должно счесть незаконнорожденным плодом связи короля Редрика с придворною дамой Сандомелией. Официальное же признание этого факта должно быть совершено государем и государыней Дамора, под каковым документом он, архиепископ Даморский, без тени сомнения поставит свою подпись.

И едва он закончил свою речь, как с места поднялась королева. Бледная, с сурово сжатым ртом, она обвела глазами все собрание и не дрогнула, когда принц Ковин, поймав ее взгляд, подался к ней с умоляющим выражением на лице. Глаза ее остановились на Овечкине.

— Я признаю Тайрика своим сыном и принцем Дамора, — сказала она громко и решительно. — Подойди ко мне!

У Михаила Анатольевича перехватило дыхание.

Он все понимал. Он был уверен, что несмотря ни на какие доказательства, король с королевой знают, кто он такой на самом деле. То есть не знают, конечно, они предполагают, что он — сын Сандомелии. И то, что королева решила его признать, означало только одно — он нужен ей из каких-то государственных соображений. Ее материнские чувства не имели для нее сейчас никакого значения. И все же в этот момент ему сделалось очень не по себе. Только сейчас до него дошло, что творит он сам. И хотя он не собирался навсегда отнимать трон у законного наследника — Босоногий колдун заверил его, что сразу же по расторжении брачного договора с принцессой Маэлиналь принц Тайрик исчезнет бесследно и права Ковина будут восстановлены, — ему все-таки было жаль принца, от которого только что прилюдно отреклась родная мать. Ему было бесконечно жаль королеву, решившуюся на подобный шаг. Ему было стыдно за себя, участвующего в этой трагикомедии. Но… принцесса Май…

Низко опустив голову, он прошел несколько шагов, отделявших его от королевы. Она протянула руку, и он коснулся поцелуем ее совершенно ледяных пальцев. Вторая ее рука легла ему на плечи, и она слегка приобняла своего новоиспеченного сына. Ни нежности, ни волнения в этом объятии не чувствовалось. Михаил Анатольевич чуть-чуть сжал ее руку и, не успев подумать, что делает, движимый только жалостью, дохнул на эти холодные пальцы, пытаясь их согреть. Затем поднял голову и встретился с ней взглядом. Глаза королевы расширились, и смотрела она на него с удивлением. Овечкин виновато улыбнулся. Королева отвела взгляд.

В зале все еще было тихо. Ждали решения короля. Король Редрик хмурился и кусал губы. Наконец он неохотно разверз уста.

— Пишите бумагу, ваше преосвященство. Я ничего не могу поделать против доказательств. Стало быть, Тайрик…

Договорить ему не дали. Принц Ковин, растолкав окружающих, выбежал на середину зала.

— Вы сошли с ума, государь! — вскричал он, потрясая поднятыми руками. — Вы собираетесь признать этого… этого…

Он задохнулся от негодования. Повернулся к Овечкину и обжег его ненавидящим взором.

— Отец и мать отрекаются от меня! — выкрикнул он и сжал кулаки. Верят черт знает кому! Но есть еще Божий суд, суд чести! Я вызываю тебя на поединок, самозванец!

Он судорожно дернулся, посмотрел на свои руки и, не найдя ни одной перчатки, каковую можно было бы бросить врагу, плюнул под ноги Овечкину. И схватился за шпагу.

В зале вновь воцарилась мертвая тишина.

Михаил Анатольевич ощутил вдруг сильнейшее головокружение и для сохранения равновесия вынужден был даже закрыть глаза.

Но случилось с ним это не потому, что он не знал, как ответить на вызов. Напротив, он знал прекрасно, что от него не требуется никаких действий. Все было предусмотрено его сотоварищами, все было расписано как по нотам, и каждый участник заговора знал свою роль назубок. Не успел он и шелохнуться, как вперед уже выступил, загородив его собою, Ловчий и начал произносить со всею почтительностью заранее заготовленную речь, суть которой сводилась к тому, что воспитанник его, принц Тайрик, живя и обучаясь в монастыре, не овладел никаким видом оружия, а посему дворянин Мартус покорнейше просит высочайшего дозволения выступить вместо Тайрика в предстоящем поединке.

Знал также Михаил Анатольевич, что по закону никто, в том числе и принц Ковин, как бы он ни бесился, не имеет права отказать в подобной просьбе. Ловчий же был весьма ловок в обращении с любым оружием и собирался нанести Ковину такой удар, чтобы уложить его в постель примерно на месяц время, потребное для полного завершения их планов. Так что самому Овечкину ничто не грозило.

И причина его головокружения была вовсе не связана с вызовом на поединок. Он слушал речь Ловчего, не слыша ни единого слова, и смотрел в горящие ненавистью глаза принца Ковина, не видя его.

Случилось так, что в этот момент он вдруг узрел некую тень за спиной принца — невидимый ни для кого, кроме него, темный силуэт — и совершенно неожиданно для себя получил ответы на вопросы, мучавшие его на протяжении всех его невероятных приключений. Сбылось то, что обещал ему Хорас-второй, и даже более того — он узнал все. Он перенесся в иные места и времена. Он вспомнил свое прошлое и прозрел будущее. Границы сознания вдруг раздвинулись, и он увидел и понял, и разом связал воедино все, что до сих пор оставалось для него загадкой.

Это было почти непосильным напряжением для рассудка — подобное нежданное откровение, но Овечкин выдержал его, ибо среди прочего он узнал еще и то, почему дивный дар принцессы Май, который должен был, по словам птицы чатури, пробуждать в мужчинах только благородные чувства, не оказывал такого воздействия на принца Ковина, например, или на того же Баламута. И поняв это, он понял также, что от него требуется в данный момент и как он должен поступить. И Овечкин, отринув все остальное, усилием воли вернулся в настоящее, потому что только это и было важно для него сейчас.

Принц Ковин не успел еще открыть рта, когда Михаил Анатольевич решительно отодвинул Ловчего, вышел вперед и, глядя прямо в глаза своему сопернику, сказал:

— Это все не имеет значения. Я буду драться с вами, Ковин, буду драться сам, любым оружием, которое вы изберете, и в любое время, которое вы назначите.

Лицо принца вспыхнуло злобным торжеством.

— Завтра, — выпалил он. — Здесь, в это же время. Я рад, что вы не прячетесь за чужую спину! И шпаги мне хватит, чтобы разделаться с вами… родственничек!

* * *

Босоногий колдун обомлел, услышав заявление Овечкина, и едва не утратил контроль над своею личиной бабки-повитухи. Но в следующее же мгновение многомудрый старец вперил в Михаила Анатольевича проницательный взор и понял, что с тем произошло что-то необычное. Что-то такое, чего нельзя было объяснить ни приступом щепетильности, столь свойственной маленькому библиотекарю, ни внезапным умопомешательством. Михаил Анатольевич не выглядел смущенным или расстроенным, напротив, он казался абсолютно спокойным, и невыразительное лицо его приобрело вдруг выражение уверенной в себе мужественности и силы.