Ричард Длинные Руки - бургграф - Гай Юлий Орловский

Через пару минут он ввел в комнату, держа за шиворот, невысокого дрожащего парня. Не глядя на меня, объяснил:

— Собачка тоже хотела присутствовать...

— Но долг есть долг, — сказал я.

— Я об этом и сказал, — сообщил Торкилстон, — но она, по-моему, на меня за это обиделась.

— Ничего, — утешил я, — она знает тяготы нашей службы. Так кто это?

Кукушонок и Выдра остались у двери, а парень, бледный и с расширенными в ужасе глазами, упал на колени.

— Ваша милость! Я от мастера Пауэрса!

— От кого? — переспросил я.

Он торопливо выудил из кармана и подал мне на ладони массивный перстень. Я взял, повертел в лучах света. Именное кольцо с печатью, так называемая «печатка». Им мастер Пауэр скрепляет торговые договора, понятно.

— Дальше, — потребовал я.

Он поклонился, стукнувшись лбом о землю.

— Сейчас старейшины цехов собрались на... собрание. Очень хотят, чтобы вы почтили своим присутствием.

Торкилстон насторожился, в глазах заплясали грозные искорки.

— Самому в западню?

— Не думаю, — сказал я, — что в западню...

— А что же?

Я кивнул на парнишку.

— Они сказали точно, хотят чтобы я... гм... почтил...

— С какой целью?

— Ну, например, подсказал, как жить дальше. Сами они поняли и даже сказали вслух, что «так жить нельзя», а вот как дальше... хотели бы свалить бремя решения на чьи-то плечи. Как раньше сваливали все грехи на козла и выгоняли его за город в пустыню, назвав козлом отпущения.

Он покачал головой:

— Оптимист вы, сэр Ричард. Если вздумаете идти, не забудьте проверить доспехи. Чтобы ни одной щелочки.

Я встал из-за стола. Парнишка вскочил, повинуясь моему взгляду. Он уже перестал дрожать, по его глазам я понял, что угадал насчет цели собрания глав гильдий.

— Пойдем, — сказал я, — пора с ними поговорить всерьез. А вы пока... всё же бдите.

Народ, узнавая нас на улице, застывал, будто превращаясь в жен Лота, я чувствовал, как у них трещат от натуги мозги: за мою голову назначена награда в сто золотых, да только кто ее теперь выдаст... да и свою потеряешь быстрее, чем подойдешь к этому опасному, как дикий зверь, благородному.

Парнишка свернул в гущу жилых кварталов, я спросил удивленно:

— Ты куда? Городская ратуша в другой стороне.

Он отвел взгляд в сторону, голос прозвучал трусливо и виновато:

— Старейшины собрались... в другом доме.

— Понятно, — ответил я.

Даже прошли проходными дворами, как подпольщики, хотя рядом широкая улица, перепрыгивали через помойки и горы мусора, пока мой провожатый не скользнул в какую-то грязную щель.

— Сюда.

Щель оказалась проходом, дальше дверь, после условного стука нас впустили, полная темнота, парнишка, вздрагивая от собственной смелости, взял меня за руку и провел в большую, богато обставленную комнату.

Все окна закрыты ставнями, опущены шторы. В комнате царит густой полумрак, но глаза в конце концов привыкнут, однако у меня они приспособились сразу, я отчетливо видел и Пауэра, и мастера Лоренса Агендера, старейшину цеха ювелиров, и других глав гильдий ружейников, кожевников и бронников.

Ближе всего ко мне расположился в кресле грузный солидный мужчина, коренастый, с брюшком, одетый в дорогие шелка, на шее массивная золотая цепь.

Он нервно задвигался, а сидящий за ним крупный мужчина проговорил негромко басом:

— Приветствуем вас, сэр Ричард.

— И вас, — ответил я любезно, но коротко.

Никто не поднялся, чтобы зажечь свет, меня забавляло, как все таращатся в темноту, ориентируясь только на звуки. Мне придвинули стул, конечно, мимо, я взял его и, сев у стены, рассматривал их с большим интересом.

Заговоривший со мной — старейшина гильдии оружейников, крупный человек с суровым лицом, украшенным шрамами, кряжистый и жилистый, такого трудно представить ювелиром или даже ткачом, а вот оружейником — да, в самый раз.

Остальные тоже достаточно колоритные фигуры, но если у них и есть золотые бляхи их профессий, то всё укрыто плащами. Даже капюшоны нахлобучили на лица, хотя и так всё в полной темноте. Мастер Пауэр тоже среди них, ничем не выдает, что знаком со мной, хотя, не сомневаюсь, инициатива встречи исходила от него.

— Я слушаю вас, — сказал я с прежней любезностью.

— Ваша милость, — заговорил Лоренс, — мы наслышаны о вас со дня вашего появления в городе. Вы разогнали хулиганов, обижающих женщину, перебили дебоширов и грабителей в саду госпожи Амелии, а затем еще и... защищали ее дальше. Как могли. А преподобный отец Шкред говорил о вас только с восторгом.

— И что же? — Лоренс вздохнул.

— Вам не нравится, что творится в городе. Нам тоже. Но нам здесь жить... Однако, если попытаетесь изменить город, мы вам поможем. Здесь собрались старейшины основных гильдий...

Я сказал с горьким сарказмом:

— Но ведь город богатеет? Не так ли? Жители довольны? Хоть и перестали ходить в церковь.

Он вздохнул:

— Да нам тоже как-то не очень важно, ходят ли в церковь. Я сам, прости Господи, как-то зашел на прошлой неделе, даже забежал, когда ливень вдруг с ясного неба... А перед этим был, когда проклятые собаки напали и негде было укрыться. Словом, нас волнует другое, ваша милость! Человек должен трудиться, создавать своими руками что-то нужное, а не стоять вышибалой на дверях публичного дома или трактира. А у нас лучшие кузнецы и ткачи уходят в эти... прислуги.

Мастер Пауэр вставил:

— Там учиться ничему не надо, что всем так нравится! Стой себе да гавкай на людей. Тараскон превращается в город бездельников, ваша милость. Вроде бы все при деле, зарабатывают, деньги в семьи приносят, а... не работают. Как люди, не работают.

Я молчал, обдумывая, на их лицах уже не тревога, а настоящее отчаяние. Гильдии, что гордились своим ремеслом, быстро приходят в упадок, терпят громадные убытки, в то время как Бриклайт, ничего не производя, извлекает громадные прибыли. Эти совсем недавно могущественные люди, отцы города, можно сказать, его экономическая мощь и становой хребет, ощутили себя униженными и выдавливаемыми на обочину, где скоро окажутся в одной канаве с нищими.

— Ладно, — ответил я, — ваши проблемы видны невооруженным глазом... Да это я так, глаза тоже можно вооружать, есть такое колдовство. И зачем вы всё это мне?

Они переглянулись, и хотя сами не видят друг друга, но я чувствовал как их связывают незримые узы цехового единства. Лоренс заговорил снова первым: