ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков

Ты мне объясни: представление о конце времен в вашей религии бывает? Не бывает религий без учения о конце света, это закон. Вырождение — такая вещь, оно невооруженным глазом видно…

— Ну так и у вас вырождение, — ответила Аша, поднимая на него огромные карие глаза. — Вот на себя посмотри: многих ты туземцев до смерти запорол? Некоторых даже из тюрьмы выпустил, кто батон украл или что… Васек при тебе не очень ловят, не трогаешь их… Со мной всегда хороший, я не могу жаловаться на тебя… Значит, и ты уже не очень северянин, государственный человек. Разве я любила бы тебя, если бы…

— Нет, нет, конечно. Это вполне в русле ваших представлений, — сказал губернатор, в душе впервые усомнившись в допустимости союза с туземкой. Может быть, тут и впрямь был признак деградации? Если судить по Моэму, с туземками жили все губернаторы, — но это были времена вырождения империи; достаточно вспомнить, чем дело кончилось…

— Что, если я уйду от тебя? — спросил он однажды, шутки ради. — Я вспомнил рассказ, старый, про туземку и чиновника. Она его любила и прокляла. Он отплыл в Англию, жениться на богатой, и едва корабль отвалил от берега — у него началась мучительная икота. Икал день, два, три, а через неделю умер, потому что не мог ни пить, не есть. Скажешь какое-нибудь волчье слово — и что со мной будет?

— Не скажу я тебе волчьего слова, — ответила Аша, плача. — Если захочешь жениться, иди куда хочешь, у нас не бывает так, чтобы за это проклинать…

Тут он и понял окончательно, что никогда, никуда не уйдет; что сильнее, чем похотью, она привязала его жалостью, что стоит ему представить ее оставленной, тихо плачущей, молча все терпящей — как он бросит все, любой долг, любую государственную необходимость. Может, долг еще и не бросит, утешил себя губернатор. Но женщины, которая сумела бы его переманить от Аши, — нет в природе. Здесь тоже долг, тоже преданность… разве что государственная необходимость — но какая же государственная необходимость в том, чтобы им не быть вместе?

— А ты меня не оставишь? — спросил он.

— Не оставлю.

— Даже если бабушка скажет?

Аша вскочила и уставилась на него с ужасом.

— Почему бабушка скажет?

— Мало ли. Иногда бабушкам не нравятся внучкины женихи. Что такого, что ты всполошилась?

— Не знаешь ты, — выдохнула она, — не знаешь. Если мне с тобой нельзя — значит, все; тут и волчье слово не спасет.

— И что, уйдешь?

— Тут уж уходи, не уходи. Тут уж конец, — и больше он не добился от нее ни слова.

5

— Уходить мне надо, — сказала она, едва он вошел; она ждала в кабинете, стояла у окна, высматривала его.

— Погоди, погоди. Нельзя меня сейчас так огорошивать, меня и так, знаешь, только что не убили.

— Кто?! — она в ужасе прижала руки к груди; никогда он не видел ее такой потерянной.

— Какой-то васька, странный мужик. Впервые видел его. Лопотал непонятное — уезжай, уезжай… Можешь ты мне объяснить, в чем дело?

— Обо мне говорил?

— Говорил что-то. Погоди, сейчас… Да сядь ты, наконец! Почему ты света не зажигаешь!

— Не надо, нельзя свет! — вскрикнула она.

— Почему?! От кого ты прячешься? Что за ерунда, черт возьми, это мой дом, в конце концов…

— Я все скажу, все! Не сейчас, погоди. Не надо свет. Пойди сюда. Ну, что он про меня говорил?

— Говорил, чтобы я тебя оставил. Аша, это черт-те что. Я не могу разбираться в этой белиберде туземной. Мне эти ваши верования…

— Тут не верования! — застонала она. — Что ты знаешь! Говори: он сказал, чтобы ты ушел?

— Да. Он так говорил — черта с два поймешь. Говорил, чтобы я оставил тебя и уезжал, с тобой разберутся. Кто с тобой должен разбираться, что ты натворила? Покрывала коснулась?

— Какого покрывала?

— Успокойся, я просто забыл, что ты не все читала. Была такая легенда про девушку, которая коснулась покрывала богини.

— Я не касалась, ничего не касалась, — повторила она, дрожа. Губернатор обнял ее и зашептал в ухо:

— Ну хватит, хватит. Что за глупости. Пьяный дурак замахнулся топором. Он же и ударить не смог. Ты права, он еще сказал, что они убивать не могут.

— Мы не можем, да, — закивала она. — Иногда волки могут, но потом знаешь, как мучаемся? Я никогда не пробовала. Я не смогу. Мне уйти надо.

— Почему уйти, куда? Объясни ты наконец! — Он решительно шагнул к выключателю, зажег свет, и через секунду в окно влетел огромный булыжник — Аша еле успела отскочить. На пол брызнуло стекло. Внизу затопотала охрана, послышались свистки и ругань. В комнату ворвался телохранитель.

— Что, Алексей Петрович? Не ранены?

— Аша, ты как?

Она молчала, закрыв лицо руками.

— Мы эту сволочь поймаем, за ним Михалыч побежал. Как же это он, откуда? — Телохранитель шагнул к черному окну, оскалившемуся осколками. — Напротив стоял, гадина… Ну, поймаем — лично допрошу. Не уйдет, Алексей Петрович, верняк, не уйдет.

— Ко мне его, когда поймаете, — сказал губернатор. — Позовите там водителя, скажете, что мы поедем на дачу.

— Нет! — закричала Аша. — Нельзя! Нет! Только тут, только в городе!

— Черт, — устало выговорил губернатор и потер левый висок. — Ну, усильте охрану… пусть постелят на первом этаже, а ваши ребята стекла проверят. (В спальне на первом этаже стекла на всякий случай стояли не простые, а бронированные, — но покушений на власть в этом городе не было с незапамятных, досоветских времен, туземцы были известны мирным нравом и почти буддистской пассивностью). Идите сейчас, мы чай пить будем.

— Да накрыто, — сказал телохранитель. — Вы не сердитесь, Алексей Петрович, я по периметру посты выставлю… Мне уж водитель сказал — что это вы без меня-то? Ведь такое могло…

— Ничего там не могло, — сказал губернатор. — Вы не очень распространяйтесь, что я туда ездил. Это мои дела, мы сами разберемся. Аша, идем.

Он взял ее за руку. Она шла за ним вяло, безвольно, опустив глаза, еле передвигая ноги.

Глава третья

1

— Черт-те что, — повторил губернатор, совершенно успокоившись. Сходить с ума было положительно не из-за чего. Тревожило его по-настоящему только одно — да и то не тревожило, а так, вечный червячок внутри посасывал: во всяком триллере страшно не тогда, когда убивают, — это бы полбеды, жанр такой, — но когда убивают неумело. Страшно не просто получить письмо, написанное кровью, — но письмо детским почерком, с грамматическими ошибками. Во всей этой истории