Звездная река - Гай Гэвриэл Кей

– Дайцзы, – сказал он, – ты можешь меня убить. Моя жизнь – в твоих руках, по-видимому, с того момента в лесу, во время грозы.

– В моих руках, – повторила она и снова рассмеялась. – Мне это нравится. – Услышав этот смех, он подумал о лисе, дикой, неприрученной.

Он настойчиво продолжал, борясь с неукротимым желанием. Она, должно быть, прекрасна так, что невозможно описать словами или вообразить. Она могла сделать себя такой, если легенды говорят правду. Она здесь, легенды говорят правду.

Он продолжал:

– Я не стану молить тебя ради спасения своей жизни, но ради Катая, ради того, что я хочу для него сделать. Я не думаю… не знаю, имеет ли это для тебя какое-то значение.

– Не имеет, – ответила она почти мягко. – Нужды Катая? Какое они могут иметь значение? Но зачем мне убивать тебя, Жэнь Дайянь? Бойся тигра, желай меня. Мне нужны твои губы и твои прикосновения, мне нужен ты весь, на столько времени, сколько мы пожелаем, пока солнце, и звезды, и луна будут кружиться и кружиться вокруг нас.

Кружиться и кружиться.

В какой мир и когда он вернется?

Якорь. Найди его снова. Образ, свет лампы в вечерней комнате. Нечто из мира смертных. За что можно держаться. И что удержит его. Он стоял все так же неподвижно. Осознал, что ему это удается, он больше не дрожал.

– Тебе придется убить меня, – произнес он. – Потому что я не приду к тебе по доброй воле, дайцзи, не уйду от того, для чего я рожден.

Снова насмешка в тихом голосе:

– Какое мне дело, по доброй воле или нет, Жэнь Дайянь? Потому что я здесь, и ты был рожден, чтобы прийти ко мне.

Он покачал головой.

– Я не хочу верить, что это правда.

Она опять рассмеялась, но уже с другой ноткой в голосе.

– Меня возбуждает твое сопротивление. Мое тело говорит об этом. Оглянись и посмотри. Я тебе покажу. Когда ты войдешь в меня, когда мы будем знать только это в целом мире, это будет слаще, глубже.

– Нет, – повторил он. – Я не могу исчезнуть. Мне необходимо быть в этом мире сейчас. Ты… можешь сжалиться, дайцзи?

– Нет, – просто ответила она. – Я не такая.

Он понял. Она не человек, а жалость – человеческая черта. Он сделал вдох и все-таки обернулся.

Тьму встречаешь лицом к лицу, когда она приходит к тебе, так же, как и свет. Ты обретаешь мужество и силу. Он не закрыл глаза.

Но на мгновение перестал дышать. Ее освещало низкое солнце. Лицо в форме сердечка, светлая кожа, совершенно гладкая, длинная шея, широко расставленные черные глаза, длинные волосы до талии, иссиня-черные, распущенные. Да, губы у нее были красные, как и длинные ногти на руках. Платье тоже красное, как он и предполагал, из прозрачного шелка, колышущегося на ветру, облегающего ее тело, показывая его ему, как она и обещала. Да, она была полна желания, он это видел. Она казалась совсем юной. Но не была ею.

Она улыбнулась. Зубы у нее были маленькие и белые. Сказала:

– Никакой жалости, но я пойму, что тебе надо, лучше всех на свете. Поверь мне, Жэнь Дайянь.

Якорь превращался в щит или в бревно, подпрыгивающее на стремнине реки или среди бурного, темного моря (которого он никогда не видел).

Он сказал, цепляясь за это бревно, безнадежно смертный:

– Я уже сказал тебе, что мне надо. Убей меня, если тебе так хочется, но я останусь тем, кто я есть, до самой смерти. Я дал одну клятву.

– Какую? – ее голос изменился, в нем послышалось нечто не человеческое. На ногах у нее были золотые сандалии, усыпанные драгоценными камнями, пальцы оставались открытыми. Ветер прижимал шелк к ее ногам, собирал в складки у бедер.

Она была рекой или морем, он мог найти здесь свой конец.

Он ответил:

– Никогда не забывать наши потерянные реки и горы. Вернуть их обратно.

«Я дал одну клятву», сказал он только что. Это почти правда. Это было полной правдой, когда он подошел к этому берегу. Но теперь было еще одно, о чем он помнил с той весны. Бревно во время шторма.

Дайцзи, такая прекрасная, что сердце разрывается, улыбнулась.

– Вернуть их обратно? Еще сто лет с этого момента? Двести лет? Разве имеет значение, где проходит граница?

Мало-помалу он осознавал, что может стоять здесь, перед ней. Он медленно произнес:

– Дайцзи, я могу жить только в своем собственном времени. Я не могу говорить о тех, кто придет после, и о том, каким будет мир. Мы не так устроены.

Она не шевелилась. Ветер шевелил, поднимал ее волосы. Он не знал, сколько времени провел здесь с ней. Он почти потерялся в красном цвете ее губ, в белом цвете зубов, в тугих выпуклостях ее тела, предлагающего ему себя под шелком, обещающего ему почти вечность, сколько позволит мир.

Почти потерялся, но держался. У нее под шелком ничего не было. У нее такие большие глаза. Он мог сделать один шаг и поцелуем закрыть их. Мог прикоснуться своими губами к ее губам. Она бы…

Как во сне, он услышал ее слова:

– Это не жалость. Не знаю, что это такое. Но мне любопытно. И я могу быть терпеливой. Может быть, ты увидишь меня снова, а может быть, и нет. Иди, Жэнь Дайянь, пока я не передумала. Ты делаешь глупость, может быть, ты уйдешь отсюда в холодную, горькую жизнь, но я позволю тебе вкусить ее.

Кажется, его опять охватила дрожь.

– Ты… ты знаешь будущее, дайцзи?

Она покачала головой. Ее волосы летели по ветру. Серьги издали мелодичный звон при этом движении.

– Я не богиня, – ответила она. – Иди.

На полпути к коню, когда он шагал по дорожке, не оглядываясь, оставив позади озеро, и дайцзи, и ветер, он почувствовал внезапную жгучую боль, словно раскаленный добела меч солнца пронзил его. Он закричал, почувствовал, что падает, не смог устоять на ногах.

– Подарок, – услышал он ее голос издалека. – Помни меня.

А потом он перестал ощущать этот мир.

Она все еще пытается решить, чего больше в ее ощущениях в Синане: тревоги или горя. Этот город пропитан чувством утраты. Обычная жизнь кажется такой ничтожной, когда попадаются редкие прохожие – каждый из них похож на остров – на таком широком проспекте, как имперская дорога. «Ее размеры – насмешка над ними», – думает она.

Ворота Славы у западной стены, куда она приходила уже несколько раз и пила чай под ивами, служат величественным укором. Слишком много иронии в этом названии, в развалинах башни, которая когда-то венчала ворота.

За минувшие годы императоры прилагали усилия, чтобы снова заселить Синань, она знает об этом, они заставляли людей возвращаться, предлагали награду. Это принесло мало плодов, к тому же горьких. По-видимому, очень немногие хотят жить среди многочисленных призраков. Начать с того, что выбор этого места для столицы был не самым удачным, так далеко от Большого канала – трудно было кормить людей во время засухи. Синань стал тем, чем он был, благодаря тому, что первые императоры были родом из этого региона. Он был сердцем их земли. Многие из них похоронены неподалеку в огромных гробницах.