Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту - Мишель Фитусси

К тому моменту фирма Рубинштейн сотрудничала с тридцатью странами, в половине из них открылись ее салоны; было построено четырнадцать косметических фабрик и задействовано 32 тысячи рабочих и служащих. Собственный капитал Елены приближался к ста миллионам долларов, включая банковские вклады на трех континентах, ценные бумаги, облигации, недвижимость, антиквариат, драгоценности, произведения искусства.

Прощание с Мадам состоялось в салоне, траурном и торжественном. Хотя бастующие таксисты перекрыли движение на многих улицах города, три дня весь Нью-Йорк стремился сюда, отдавая последнюю дань уважения усопшей. Елена в гробу казалась крошечной, еще меньше, чем при жизни. «Она походила на прекрасную куклу-мексиканку, разодетую, изукрашенную, — писал Патрик О’Хиггинс. — Никогда не забуду, каким точеным и благородным было ее лицо».

Мадам похоронили рядом с мужем, князем Арчилом Гуриели. Теперь она отдыхает от тяжких трудов.

Как известно, Мадам до последнего вздоха не выпускала из рук свое знаменитое завещание. В нем на сорока четырех страницах — причем двадцать семь из них занимали всевозможные приписки и дополнительные пункты — было упомянуто более сотни наследников. Каждому назначена определенная сумма, кому-то — большая, кому-то — скромная. Многие были разочарованы. Сочли, что их обошли. А слуга-филиппинец, верой и правдой служивший Елене многие годы, пришел в ярость, узнав, что хозяйка назначила ему пожизненную ренту: пятьсот долларов в год…

Мале достались ожерелья из белого и черного жемчуга, картина Дерена, скульптура Надельмана, полотно Кандинского и рента — пять тысяч долларов ежегодно. Она по-прежнему входила в совет директоров. И Патрик глубокомысленно замечал: «Как знать? Может быть, тетка мечтала, чтобы племянница продолжила ее дело. Оставь она ей более солидную сумму, Мала наверняка отошла бы от дел». Он, безусловно, несправедлив. После смерти Елены установился несокрушимый «союз трех»: во главе предприятия встал Рой, вице-президентом назначили Оскара, а Малу, отвечавшую за внедрение новой продукции и ее распространение, — его заместительницей.

Патрика и самого не слишком щедро вознаградили за преданность. Он получил пять тысяч долларов единовременно, и еще Мадам назначила ему пожизненную ренту — две тысячи долларов в год. (Патрик О’Хиггинс умер в июне 1980 года в возрасте пятидесяти восьми лет.) Если верить адвокату Елены, она внесла этот пункт в завещание, заметив довольно грубо:

— Добавим, иначе он сдохнет с голоду!

Как ни странно, Патрик ничуть на нее не обиделся и даже нашел, что сказать ей в оправдание.

Он рассуждал примерно так: «Во-первых, я ей не родственник. Во-вторых, я служил ее богатейшему величеству всего-то четырнадцать лет. Предположим, я проживу еще лет двадцать (в действительности ему предстояло прожить восемнадцать лет, но он, само собой, не знал об этом). Выходит, Мадам оставила мне вполне приличную сумму: сорок пять тысяч долларов. И хорошо, что я получу их в рассрочку. Мадам отлично знала, как я расточителен, и всегда оберегала меня от моих пороков».

Через несколько месяцев после смерти Мадам ее душеприказчики уполномочили нью-йоркскую галерею «Parke-Bernet» распродать с аукциона ее украшения. Шума было много, мероприятие широко освещали по телевидению и в прессе, однако результат разочаровал многих. Драгоценности раскупили за три часа, но все ее «роскошные» жемчуга, купленные в Ницце в то время, когда они с Эдвардом Титусом впервые поссорились, массивные кольца, золотые серьги с грушевидными бриллиантами, сапфиры, топазы, рубины и изумруды размером с голубиное яйцо принесли устроителям лишь полмиллиона долларов, то есть треть той суммы, на которую они рассчитывали, выставив на торги сокровища Елены.

Вскоре та же галерея распродала и ее коллекцию произведений искусства. Аукцион длился десять дней. По его окончании душеприказчики получили пять миллионов долларов, половину налога на наследство. Коллекцию систематизировали, напечатали пять увесистых томов каталога: отдельно живопись, отдельно графика, скульптура, примитивное искусство народов Африки, Австралии и Океании, антиквариат и гравюры вместе. Десять тысяч посетителей любовались этим уникальнейшим собранием.

Несколько полотен оказались подделками, ведь «и Мадам иногда ошибалась». К примеру, портрет поэта Гийома Аполлинера якобы кисти Пикассо. Их сняли с торгов. Но остальные впоследствии стоили невероятно дорого, что особенно впечатляет, если учесть тот факт, что Елена приобретала их по дешевке. Одна только маска сенуфо[26]потянула на восемьдесят тысяч долларов, а «Птицу в пространстве» Бранкузи купили за сто сорок тысяч.

В 1990 году жемчужину коллекции африканского искусства мадам Рубинштейн, «Царицу Бангва», перепродали за три миллиона пятьсот тысяч долларов те же самые коллекционеры, которые приобрели ее на том первом аукционе за двадцать девять тысяч… Тогда же аукцион «Сотбис» выставил на торги «Белую негритянку» Бранкузи, некогда принадлежавшую Мадам, со стартовой ценой восемь миллионов долларов.

Почти все богатство Елены досталось ее ближайшим родственникам. Сын, внуки, племянники и племянницы получили по завещанию весьма солидные суммы. Но им пришлось заплатить огромный налог, чтобы вступить в права наследования, и к тому же основной капитал был вложен в фирму Рубинштейн. Им выплачивали только проценты с него. Мадам таким образом дала понять, что все обязаны трудиться и зарабатывать свой хлеб в поте лица.

Часть денег она оставила Фонду Елены Рубинштейн, его офис располагался по-прежнему на Мэдисон-авеню. Когда имущество фирмы позднее распродали, фонду отошла часть ее американских акций, некоторая недвижимость в США, филиалы в других странах. Фонд многие годы возглавляла семья Мадам. Сначала президентом стал Оскар Колин, затем его дочь, Диана Мосс. Впоследствии Сьюзен и Луи Слезен, внуки Роя, умершего в апреле 1989 года, заняли посты директора и казначея.

Фонд располагался в невзрачном здании, зато внутри был украшен драгоценными полотнами: портретами Мадам кисти Дали, Дюфи, Эллё, Вертеса. Самым внушительным среди них выглядело произведение Грэхема Сазерленда, самым изящным — Марии Лорансен. «Меня обогатили женщины, — сказала мадам Рубинштейн на торжественном открытии фонда, — и я хочу, чтобы деньги вернулись к ним и их детям, хочу, чтобы их жизнь улучшилась». Фонд назначал стипендии и выделял ежегодно от одного до двух миллионов долларов на медицину, образование и культуру.

Некий адвокат, купивший огромную квартиру на Парк-авеню, знаменитый «воздушный замок», через год перепродал ее… Чарльзу Ревсону! Нетрудно представить, как «этот тип» наслаждался окончательной победой над почившей Императрицей. Больше двух лет он потратил на переустройство дома и отделку по своему вкусу, ребяческому и вульгарному.

Патрик О’Хиггинс однажды обедал у него и рассказывал потом со свойственной ему язвительностью, что кричащая аляповатая обстановка нувориша «насмешила бы Мадам до слез». Глаз у бывшего секретаря был наметанный, острый, от него ничто не укрылось. Патрик мгновенно вспомнил фразу Елены: «Король лаков для ногтей — личность весьма заурядная, в этом секрет его успеха».