Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая - Юн Чжан

Выставив Цыси перед Западом последним злодеем, Кан попытался убедить заморские правительства применить военную силу ради свержения вдовствующей императрицы и восстановления на троне императора Гуансюя. В Японии он вел переговоры с руководством разведывательного ведомства с самого момента прибытия туда, при этом он агитировал оказать помощь в похищении императора и установлении китайского трона на японских штыках, то есть фактического «проведения слияния Великой Азии». Активное участие в этих переговорах принимал пресловутый Би, которого в свое время призвали убить Цыси. Официальную позицию Токио сформулировал сотрудник японской разведки Котаро Муна-ката: «Японское правительство не намерено отправлять вооруженные силы просто так, но, если наступит подходящий момент, оно обязательно окажет помощь даже без вашего обращения за ней».

Стремясь не подпустить к императору Гуансюю освободителей или похитителей, Цыси обложила своего узника плотным кольцом стражи. Его усадьбу Интай на территории Морского дворца снабдили огромными железными замками и запорами, изготовленными по спецзаказу в столице императорским кузнецом. Усадьбу огородили кирпичной стеной, сделавшей ее неприступной со стороны озера. Огромный щитовой затвор, отделявший озеро от внешних вод, проверили и укрепили на предмет того, чтобы нельзя было проникнуть в усадьбу или выбраться из нее вплавь. С наступлением зимы поверхность озера покрыл лед, который по особому распоряжению пробивали, чтобы никто не смог приблизиться к императору пешком через это озеро. У Цыси даже появились страхи по поводу того, что звуки громких ударных инструментов ее приемного сына – барабанов, гонгов и цимбал – могут быть услышаны за пределами дворца и освободители установят место его нахождения и наладят с ним связь. Поэтому она проинструктировала евнухов, присматривавших за его инструментами, предупреждать ее перед тем, как выдавать их хозяину.

Жемчужная наложница императора помогала мужу поддерживать связь с Кан Ювэем через своих евнухов из числа прислуги. Ее усадьба находилась на берегу напротив императорского острова и выходила на него окнами. Теперь береговую сторону ее усадьбы закрыли кирпичной стеной, а ее саму тоже объявили узницей.

Отвратительные серые стены изуродовали даже собственный Летний дворец Цыси. Резиденция Гуансюя в этом дворце под названием Усадьба с нефритовой балюстрадой стояла как раз на берегу озера, и до нее в принципе можно было добраться на лодке или ныряльщикам под водой. Сторону, выходящую фасадом на озеро, по этой причине загородили горой кирпича, следы которой можно обнаружить даже сегодня.

У Цыси возникло стойкое отвращение к своему приемному сыну: он фигурировал участником заговора с целью ее убийства, а она все равно не могла изобличить его. Многие считали его трагическим героем – сторонником реформ, а ее – реакционным и жестоким злодеем. При этом защититься ей было нечем. Чувство горечи и обиды отступало только при просмотре оперы о бессердечном приемном сыне, который довел своих приемных родителей до смерти, но потом его постигло заслуженное наказание в виде чудовищной молнии, выпущенной богом-громовержцем. Цыси эта опера пришлась по душе, и она посмотрела ее много раз. Вдовствующая императрица распорядилась, чтобы оперного приемного сына представляли в образе отпетого мерзавца, а число раскатов грома и разрядов молнии увеличить в пять раз. Чтобы ужас возмездия выглядел и воспринимался на слух еще нагляднее, она к тому же добавила в финальную сцену пугающих богов ветров и бурь. Лишенная возможности на воздаяние по достоинству своему приемному сыну за его подлость Цыси рассчитывала на богов, которые в один прекрасный день его все-таки как следует накажут.

Мысль убить императора Гуансюя вполне могла посетить ее сознание, но она никогда серьезно о таком выходе для себя не задумывалась. Не говоря уже о том, что Цыси боялась гнева Небес, она к тому же не хотела рисковать внутригосударственными и внешнеполитическими последствиями такого поступка. Понятно, что ей приходилось опровергать слухи о том, что императора якобы постепенно убивают или уже умертвили. Без того слабого здоровьем императора после того, как его мир перевернулся с ног на голову, свалил тяжелый недуг. По традиции высшим сановникам представляли отчеты лекарей августейших особ, а в провинции спустили гласный указ с требованием прислать в столицу лучших врачей. Подобные действия рассматривались общественностью как маневры Цыси по подготовке населения к объявлению о кончине императора. Ей пришлось отправить главу внешнеполитического ведомства великого князя Цзина к сэру Клоду Макдональду, чтобы тот попросил данного британского министра помочь «внести ясность». И когда сэр Клод предложил, чтобы посольскому врачу позволили осмотреть императора, великий князь Цзин тут же согласился.

Доктор Детеве из французского посольства приехал в Запретный город 18 октября 1898 года, чтобы обследовать императора Гуансюя. В своем докладе этот доктор подтвердил тот факт, что китайский император на самом деле очень болен. Среди субъективных признаков заболевания он перечислил тошноту и рвоту, одышку, звон в ушах и головокружение. Он отметил неустойчивость ног и колен императора, онемение пальцев, притупление слуха, утрату остроты зрения и болезненные ощущения в области почек. К тому же у императора наблюдалось нарушение мочеиспускания. Французский врач поставил диагноз, состоявший в том, что двадцатисемилетний император страдал нефритом, то есть поражением почек, утративших способность положенным образом очищать его кровь от посторонних примесей и жидкостей. Такие выводы иноземного врача послужили прекращению слухов, однако никто не верил в то, что при таком недуге император Гуансюй утратил способность править империей.

Цыси была кровно заинтересована в том, чтобы ее приемный сын не смог вернуться на свой трон. Повседневные дела, когда ей приходилось принимать его приветствия и ходить на утренние аудиенции с больным императором, служили ей постоянными напоминаниями о преступном сговоре и его роли в нем. Эти ранние ежедневные визиты, лишавшие ее душевного покоя, приходились обычно на пять или шесть часов утра. Император, умывшись, одевшись, приведя в порядок косичку, покурив и позавтракав, должен был в скором времени прибыть в своем паланкине под желтым балдахином с восьмью носильщиками. (Его свита приносила все, что ему могло понадобиться, в том числе ночной горшок.) Когда паланкин императора ставили во дворе рядом с палатами Цыси и объявляли о его прибытии, Цыси садилась прямо, а евнух укладывал на пол желтую парчовую подушку. Император Гуансюй должен был войти, встать коленями на эту подушку и выполнить официальное приветствие императора в адрес вдовствующей императрицы, после чего Цыси говорила: «Прошу ваше величество подняться». Он вставал, подходил к Цыси и спрашивал, как сын своего родителя: «Хорошо ли выспался мой августейший отец? Пришелся ли ему по вкусу вчерашний ужин?» За утвердительными ответами следовали вопросы о его самочувствии, пока в конце ритуала Цыси не говорила: «Выше величество может идти отдыхать». Тут император Гуансюй проходил в другую комнату, где ему предстояло заниматься отчетами чиновников, которые оставила ему Цыси со своими указаниями. В зале для аудиенций они сидели рядом, по бокам располагались специальные императорские гвардейцы, получившие разрешение находиться рядом с троном, одним из которых числился брат Цыси гунцзюэ Гуйсян. Во время аудиенции император говорил редко, а когда раскрывал рот, то ронял короткие, подчас едва различимые на слух вопросы.