Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис - Елизавета Сагирова

Разумеется, он сказал «моей девочки», имея в виду вовсе не то значение, какое обычно вкладывают в такие слова, но мне всё равно стало неожиданно приятно. Я даже приосанилась, подняла опущенную до этого голову, расправила съёженные плечи. Что бы ни произошло между мной и Ральфом ранее, но в эту секунду я снова была ему искренне благодарна.

– Она должна что-то знать! – воскликнула Ирэн. – Они попали сюда вдвоём и всегда держались вместе!

Ральф указательным пальцем приподнял мой подбородок, посмотрел сверху вниз.

– Ты что-то знаешь, милая?

У меня хватило ума отрицательно потрясти головой.

– Ей ничего не известно, – сообщил Доннел Ирэн. – Ты довольна?

Ты? Неожиданно меня тревожно царапнуло такое свойское обращение Ральфа к нашей управляющей. Насколько я знала, во всём Оазисе тыкать ей позволялось лишь доктору Ватсону да Карлу, её заместителю, но он появлялся здесь редко.

– Нет, не довольна! – вспылила Ирэн и, словно разом забыв о Ральфе, вперила в меня пронзительный взгляд. – Хочешь сказать, что твоя Ярина пропала, а ты так спокойно на это реагируешь?! Алла говорит – спишь, как сурок, а доктор ни разу не видел тебя в клинике после того, как вы ушли оттуда вдвоём! И ты думаешь, после этого я поверю, что тебе ничего не известно?!

Я пожала плечами: не хотите, не верьте. А Ральф перешёл в наступление:

– Девочка потеряла единственную подругу, она расстроена и напугана! А тут ещё вы вцепились в неё, как клещи! Ты получила ответ на свой вопрос, чего ещё хочешь?

– Ральф! – в голосе Ирэн зазвучало отчаяние, а меня снова задела их панибратская манера общения. – Мы в очень трудном положении! Убытки, которые понесёт заведение, если девицу не найти, могут быть чудовищными! А ты, вместо того чтобы помочь, начинаешь сводить старые…

Тут она замолчала так резко, словно окончание фразы кто-то обрубил ножом. Метнула злой взгляд на меня, нервно сцепила руки в замок.

Ральф какое-то время молчал, вопросительно приподняв брови, но, не дождавшись продолжения, с плохо скрытым злорадством ответил:

– Я помог. Спросил у девочки о том, что вас интересовало, и получил ответ. Чего тебе ещё надо? Прикажешь её пытать?

Бурхаев, до этого стоящий посреди кабинета и медленно переводивший тяжёлый взгляд с Ирэн на Доннела и обратно, вернулся к диванчику и развалился на нём, всем своим видом демонстрируя ангельское терпение. Выглядело это зловеще и не предвещало ничего хорошего даже не мой взгляд. А уж Ирэн, наверняка хорошо знающая нрав отца Яна, внезапно приняла решение с отчаянием загнанного в угол животного.

– Сударь Доннел, – заговорила она металлическим отстранённым голосом. – Я приношу свои извинения, но вынуждена просить вас покинуть кабинет, а девушку оставить здесь. Позже заведение будет готово компенсировать вам доставленные неудобства, но сейчас, в связи с возникшей чрезвычайной ситуацией, это необходимо.

– Вот как? – вкрадчиво поинтересовался Ральф, выслушав её заявление. – А, позволь спросить, Ирочка, что ты сделаешь, если я проигнорирую твою так называемую просьбу? Вызовешь охрану?

Взгляд Ирэн снова заметался, словно в поисках чего-то, что подскажет ей ответ. Такого не нашлось, и она заговорила прежним голосом, в котором звучало отчаяние:

– Ральф, тебе обязательно делать это сейчас?! Ты… ты дискредитируешь меня в глазах… – она выразительно глянула на меня и Бурхаева по очереди. – Я не могу этого допускать! Я – управляющая заведением, и, если понадобится прибегнуть к помощи охраны, буду вынуждена так поступить!

Она перевела дыхание, попыталась улыбнуться; как мне показалось, многообещающе.

– Мы ведь можем обсудить всё позже, и, я уверена – придём к согласию. Но сейчас мне необходимо…

– Мне наплевать на то, что необходимо тебе, – оборвал её Доннел. – Мы уходим. Очень надеюсь, что впредь у тебя хватит благоразумия не делать чего-то через мою голову.

Последнюю фразу я не совсем поняла, да и не старалась. Мне хватило уже того, что Ральф взял меня за руку и повёл прочь. Я ещё успела увидеть застывшее, как маска, побелевшее от злости лицо Ирэн. Бурхаева, продолжавшего сидеть с самым мрачным видом. А потом дверь за нами захлопнулась, отрезая меня от их полных ненависти взглядов, и я смогла жадно перевести дыхание, чувствуя себя так, словно до этого не дышала вовсе.

Не говоря ни слова, продолжая сжимать мою руку, Доннел довёз меня на лифте до первого этажа, вывел на улицу, под яркое солнце и обманчивый простор, и только тогда отпустил. Мы стояли рядом на высоком крыльце, глядя на раскинувшееся до горизонта синее море, и, кажется, оба не знали, что делать дальше. Наконец, Ральф негромко произнёс:

– Иди к себе. Ирэн вряд ли посмеет ещё кого-то прислать за тобой, но на всякий случай не соглашайся никуда выходить, говори, что это моё распоряжение. Тебе, конечно, было бы спокойнее у меня в номере, но я не буду настаивать. Мои слова в силе – придёшь, только если сама захочешь.

Я кивнула. Теперь, когда рядом не было ни Ирэн, ни бешеного Бурхаева, моя обида на Ральфа вернулась. Впрочем, это даже обидой нельзя было назвать – обижаться можно на кого-то равного себе, он же своим поступком раз и навсегда указал мне моё место. И я, помня об этом, не думала, что когда-нибудь между нами всё может стать, как прежде. Да и было ли это «как прежде», или я просто нафантазировала, будто наше общение когда-то выходило за рамки отношений хозяин-наложница?

Не дождавшись от меня ответа, Ральф развернулся и исчез в дверях Айсберга, возвращаясь в свой номер, а я стала спускаться с крыльца…

…Домик встретил меня настороженной тишиной. Несколько девочек, в их числе Алла и Вика, сидели в столовой за столом, что-то оживлённо обсуждая. Но при моём появлении разговор стих, глаза опустились. Никаких вопросов, никакого праздного любопытства или вежливого сочувствия. Я тоже не подала виду, будто заметила, что нахожусь тут не одна. Прошла к холодильнику, достала оттуда распечатанный пакет сока (в горле пересохло после всего недавно произошедшего) и мимо девушек, которые чуть заметно отшатнулись при моём приближении, прошла наверх. Я не осуждала соседок и не чувствовала никакой обиды. Своя шкура ближе к телу, а общаться с той, кто, возможно, имеет отношение к самой злостной из всех провинностей, которые только могут быть совершены здесь, – к побегу, себе дороже.

До наступления ночи я выходила из номера только в туалет. Несколько раз заходили то Ася, то Вика, но, взяв что-то из своих вещей, они торопливо исчезали, словно боясь, что я заговорю о чём-то, чего бы им знать не хотелось. Я и не говорила. Изображать обеспокоенность отсутствием Яринки после целого дня и двух ночей равнодушия было бы глупо и неубедительно.

Поэтому я молчала. Смотрела в окно, усевшись на подоконник, как давным-давно любила сидеть в приюте. Лежала на Яринкиной кровати, пытаясь уловить остатки её запаха. Пролистывала наши фотографии в планшете. Но больше просто смотрела в пространство перед собой и думала. Пыталась представить: где сейчас моя подруга, её возлюбленный, а также их белокурый друг Ига? Удалось ли им найти безопасное укрытие? Куда они двинутся дальше? Я не знала, что собирался предпринять Ян после того, как сумеет вырвать Яринку из Оазиса, и был ли у него вообще какой-то план действий. Не знала, и сейчас, вспоминая взбешённого Бурхаева, была рада этому. Ведь благодаря своему незнанию я не смогу выдать друзей, даже если меня станут заставлять.