Обитаемый остров - Борис Стругацкий

Ну, Мак!

Он рванулся вперед. Получилось что-то вроде тройного прыжкас места. Он еще успел подумать: не порвать бы сухожилия. Туго ударил в лицовоздух.

Зеленая портьера. Штатский слева смотрит в сторону, шеяоткрыта. Ребром ладони.

Штатский справа, вероятно, мигает. Веки неподвижнополуопущены. Сверху по темени, и – в лифт.

В лифте темно. Где кнопка? Массаракш, где кнопка?

Медленно и гулко застучал автомат, и сразу – второй. Ну, чтож, отличная реакция. Ду-ут… ду-ут… ду-ут… Но это пока еще – в дверь, в томесто, где они меня видели. Они еще не поняли, что произошло. Это просто рефлекс.

Кнопка!

Поперек портьеры косо, сверху вниз, медленно движется тень,– падает кто-то из штатских.

Массаракш, вот, она – на самом видном месте…

Он нажал кнопку, и кабина пошла вниз. Лифт был скоростной,кабина ползла довольно быстро. Заболела толчковая нога. Неужели все-такирастянул?… Впрочем, теперь это неважно… Массаракш, да я же прорвался!

Кабина остановилась, Максим выскочил, и сейчас же в шахтезагрохотало, зазвенело, полетели щепки. Сверху в три ствола били по крышекабины. Ладно, ладно, бейте… Сейчас они сообразят, что не стрелять надо, аподнять лифт обратно и спуститься самим… Проморгали, растерялись…

Он огляделся. Массаракш, опять не то… Не один вход, а три.Три совершенно одинаковых тоннеля… Ага, это просто сменные генераторы. Одинработает, два на профилактике… Какой же сейчас работает? Так, кажется, вотэтот…

Он бросился в средний тоннель. За спиной зарычал лифт.Нет-нет, уже поздно… Не те скорости, не успеете… хотя тоннель, надо сказать,длинный, и нога болит… Ну, вот и поворот, теперь вы меня вообще не достанете…Он добежал до генераторов, басовито урчащих под стальной плитой, остановился инесколько секунд отдыхал, опустив руки. Так, три четверти дела сделано. Дажесемь восьмых… осталась чепуха, одна вторая одной тридцать четвертой… сейчас ониспустятся в лифте, сунутся в тоннель, они наверняка ни черта не знают,депрессионное излучение погонит их обратно… Что еще может случиться? Швырнут покоридору газовую гранату. Вряд ли, откуда она у них… Вот тревогу они уже,наверное, подняли. Отцы могли бы, конечно, выключить депрессионный барьер… Ох,не решатся они, не решатся и не успеют, потому что им же надо собратьсявпятером, с пятью ключами, договориться, сообразить, не проделка ли это одногоиз них, не провокация ли это… Ну в самом деле, кто в целом мире можетпрорваться сюда, через лучевой барьер? Странник, если он тайно изобрел защиту?Его задержали бы шестеро с автоматами… А больше некому… И вот, пока они будутругаться, выяснять, соображать, я закончу дело…

В тоннеле за углом ударили в темноту автоматы. Разрешается.Не возражаю… Он наклонился над распределяющим устройством, осторожно снял кожухи зашвырнул в угол. М-да, крайне примитивная штука. Хорошо, что я сообразилподчитать кое-что по здешней электронике… Он запустил пальцы в схему… А если быне сообразил? А если бы Странник приехал позавчера? Н-да, господа мои…Массаракш, как током бьется!… Да, господа мои, оказался бы я в положенииэмбриомеханика, которому надо срочно разобраться… даже не знаю, в чем… Впаровом котле? Разобрался бы эмбриомеханик… В верблюжьей упряжи?… Да, вверблюжьей упряжи! А? Ну, как, эмбриомеханник, – разобрался бы? Вряд ли…Массаракш, да что у них здесь все без изоляции?… Ага, вот ты где… Ну, с богом,как говорит господин государственный прокурор!

Он сел прямо на пол перед распределителем и тыльной сторонойруки вытер лоб. Дело было сделано. Огромной силы удар депрессионного поляобрушился на всю страну – от Заречья до хонтийской границы, от океана доАлебастрового хребта.

Автоматы за углом перестали стрелять. Господа офицеры были вдепрессии. Сейчас я посмотрю, что это такое: господа офицеры в депрессии.

Господин прокурор впервые в жизни обрадовался лучевомуудару. Не желаю смотреть на этого типа.

Неизвестные Отцы, так и не успев разобраться и сообразить,корчатся от боли, откинув копыта, как говаривал ротмистр Чачу. Ротмистр Чачу,кстати, тоже в глубокой депрессии, и мысль об этом меня восхищает.

Зеф с ребятами тоже лежат, откинув копыта. Простите, ребята,но так надо.

Странник! Как это здорово: страшный Странник тоже лежит,откинув копыта, расстелив по полу свои огромные уши – самые огромные уши вовсей стране. Впрочем, может быть, его уже пристрелили. Это было бы еще лучше.

Рада, моя маленькая бедная Рада, лежит в депрессии. Ничего,девочка, это, наверное, не больно и вообще скоро кончится…

Вепрь…

Он вскочил. Сколько прошло времени? Он рванулся назад потоннелю. Вепрь тоже лежит, откинув копыта, но если он услышал стрельбу, у негомогли не выдержать нервы… Это, конечно, в высшей степени сомнительно – нервы уВепря, но кто знает!…

Он подбежал к лифту, на секунду задержавшись взглянуть нагоспод офицеров в депрессии. Зрелище было тяжелое: все трое плакали, побросававтоматы, у них не было даже сил утереть слезы и сопли. Ладно, поплачьте, этополезно, поплачьте над моим Гаем, поплачьте над Птицей… над Гэлом… над моимЛесником… надо полагать, вы не плакали с детства и уж во всяком случае вы неплакали над теми, кого убивали. Так поплачьте хоть перед смертью…

Лифт стремглав вынес его на поверхность. Анфилада комнатбыла полна народа: офицеры, солдаты, капралы, армейцы, гвардейцы, штатские, всепри оружии, все лежат, сидят, пригорюнясь, некоторые плачут в голос, одинбормочет, трясет головой и стучит себя в грудь кулаком… а этот вот застрелился…Массаракш, страшная штука – Черное Излучение, недаром Отцы приберегали его начерный день…

Он выбежал в вестибюль, перепрыгивая через бессильношевелившихся людей, чуть не кубарем скатился по каменным ступенькам иостановился перед своим автомобилем, с облегчением переводя дух. Нервы у Вепрявыдержали. Вепрь полулежал на переднем сидении с закрытыми глазами.

Максим вытащил из багажника бомбу, освободил ее отпромасленной бумаги, осторожно взял под мышку и, не торопясь, вернулся к лифту.Он тщательно осмотрел запал, включил часовой механизм, уложил бомбу в кабину инажал кнопку. Кабина провалилась, унося в преисподнюю огненное озеро, котороевыльется на свободу через десять минут. Точнее, через девять минут с секундами…

Он побежал обратно.

В автомобиле он осторожно посадил Вепря более или менеепрямо, сел за руль и вывел машину со стоянки. Серое здание нависало над ним,тяжелое, нелепое, обреченное, битком набитое обреченными людьми, не способнымини передвигаться, ни понимать, что происходит.

Это было гнездо, жуткое змеиное гнездо, набитое отборнейшейдрянью, специально, заботливо отобранной дрянью, эта дрянь собрана здесьспециально для того, чтобы превращать в дрянь всех, до кого достает гнуснаяворожба радио, телевидения и излучения башен. Все они там – враги, и каждый нина секунду не задумался бы изрешетить пулями, предать, распять меня, Вепря,Зефа, Раду, всех моих друзей и любимых… И все же хорошо, что я вспомнил об этомтолько сейчас. Раньше такая мысль мне бы помешала. Я бы сразу вспомнил Рыбу…Единственный человек в обреченном змеином гнезде, да и тот – Рыба… А что –Рыба? – подумал он. Что я о ней, в конце концов, знаю? Учила меня говорить?Убирала за мной постель?… Ну-ка, оставь Рыбу в покое, ты отлично понимаешь, чтодело не только в Рыбе. Дело в том, что с сегодняшнего дня ты выходишь дратьсявсерьез, насмерть, как все здесь дерутся, и драться тебе придется с дурачьем –со злобным дурачьем, которое оболванено излучением; с хитрым, невежественным,жадным дурачьем, которое направляло это излучение; с благоустремленнымдурачьем, которое радо было бы с помощью излучения превратить кукол злобных,осатаневших, в кукол умиленных, квази-добрых… И все они будут стремиться убитьтебя, и твоих друзей, и твое дело, потому что – запомни это хорошенько, усвойна всю жизнь! – потому что в этом мире не знают других способов переубеждатьинакомыслящих… Колдун сказал: пусть совесть не мешает мыслить ясно, пусть разумнаучится при необходимости заглушать совесть. Правильно, подумал он. Горькаяправильность, страшная правильность… То, что я сейчас сделал, здесь называетсяподвигом. И Вепрь дожил до этого дня. И в этот день верили как в добрую сказкуЛесник, Птица, Зеленый, и Гэл Кетшеф, и мой Гай, и еще десятки и сотни, итысячи людей, которых я никогда не видел… И все-таки мне нехорошо. И если яхочу, чтобы в дальнейшем мне доверяли и шли за мной, я никогда и никому недолжен рассказывать, что главный мой подвиг я совершил не тогда, когда скакал ибегал под пулями, а вот сейчас, когда еще есть время пойти и разрядить бомбу, ая гоню и гоню машину прочь от проклятого места…