Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура - Барбара Такман

Драматичные приключения Лоуренса, его кампания в пустыне, его перевоплощения, то, как он переубедил старого эмира Мекки Хуссейна и его сыновей (Фейсала, будущего короля Ирака, и Абдуллу, будущего короля Иордании), вошли в историю. Обещания касательно будущей автономии и территории, какую она будет охватывать, данные арабам Лоуренсом и подтвержденные в переписке между эмиром Хуссейном и сэром Генри Макмаҳоном, для нашей истории вторичны, поскольку не касались Палестины до реки Иордан.

Но перед тем, как перейти к ним, необходимо последовать за другим замечательным действующим лицом. Речь идет о сэре Марке Сайксе, человеке, который ближе всего подошел к тому, чтобы держать в руках все нити, и который, не помешай ему внезапная смерть, смог бы увязать их в реально осуществимую политику. В 1919 г. во время Мирной конференции он заразился гриппом и умер, не дожив пяти дней до своего сорокалетия. «Не умри он, — писал Ормски-Гоур, еще одни ветеран Арабского бюро, в котором служили Сайкс и Лоуренс, — история Ближнего Востока оказалась бы иной…. Катастрофических проволочек, последовавших за заключением мира, никогда не случились бы, будь жив Марк, сновавший по офисам правительства, выступавший в парламенте, беседовавший со всеми, заставлявший себя слушать…».

Сайкс заставил выслушать себя Китченера в 1914 г., когда, будучи талантливым, чудаковатым, склонным к приключениям дипломатом, уже много попутешествовавшим по Дальнему Востоку, служил в штаб-квартире военного министерства. «Сайкс, — сказал вдруг, повернувшись к нему однажды, Китченер, — что вы делаете во Франции? Вы должны поехать на Восток.

— С какой целью? — спросил Сайкс.

— Просто поезжайте и возвращайтесь», — ответил военный министр, чье отвращение к письменным приказам был сущей мукой для его коллег. Но Сайкс был не из тех, кто нуждается в дальнейших инструкциях. Он уехал, он собирал сведения, он скитался по градам и весям, он расспрашивал. Он вернулся. То, что он увидел, или точнее, то, что он предвидел, оказало влияние на трансформацию и развитие политики в следующие четыре года. Подобно Лоуренсу, он оказывал влияние, далеко превосходящее его официальную должность: Лоуренс — потому что обладал силой личности, присущей всем увлеченным людям, Сайкс — благодаря своим неудержимым энергии и энтузиазму. Оба принадлежали к долгой череде англичан, подпавших под очарование Востока, который теперь приходил в упадок, но некогда был бурлящим жизнью центром мира, где зарождались религии, законы и искусство. Для подобных людей Восток имел неодолимую притягательность прародины. Как и Лоуренс, Сайкс был захвачен видением «ренессанса» Востока, и оба верили, что теперь время пришло. С устранением османского гнета древние семитские народы Израиля и Исмаила могли возродить себя и свои страны.

«Я намеревался создать новую нацию, — писал Лоуренс в „Семи столпах мудрости“, — чтобы восстановить утраченное влияние, чтобы дать двадцати миллионам семитов основание, на котором можно построить вдохновленный дворец мечты их национального сознания». Восстановление Израиля он тоже включил в свой «дворец мечты». «Я его поддерживаю, — писал он, — не ради евреев, а потому что возрожденная Палестина поднимет моральный и материальный статус всех ее ближневосточных соседей».

Сайксом двигали сходные побуждения. Он вернулся домой, твердо решив трудиться ради арабского народа, и позднее, когда столкнулся с сионистами, благодаря их пылу и энергии увидел в них союзников на пути возрождения Ближнего Востока. «Возможно, предназначение еврейской нации, — говорил он, — стать мостом между Азией и Европой, принести духовность Азии в Европу и жизненную энергию Европы в Азию».

В тот момент (совпавший по времени с Дарданелльской кампанией, задуманной с тем, чтобы захватить Константинополь, облегчить положение России и уничтожить Османскую империю) крайне необходимо было достичь договоренности между странами Антанты о дальнейшем разделе этой самой империи. Для выработки условий был выбран Сайкс, и результатом стал договор Сайкса — Пико, один из самых непопулярных документов войны. В объяснении задним числом, предоставленном биографу Сайкса, министерство иностранных дел назвало договор — неподражаемо! — своего рода «настоятельной целесообразностью». И вполне понятно почему. Проблема действительно было очень деликатная. Каждая из стран Антанты изготовилась удовлетворить многовековые амбиции и остро реагировала на любые попытки остальных «орлов» урвать себе большую часть трупа. Но как поделить добычу, не расстроив при этом планы Арабского бюро, которое понемногу всё ближе и ближе подводило Хуссейна к мятежу против Турции обещаниями гегемонии как будущего короля арабов? По всей очевидности, секретность имела первостепенное значение, не то арабы могли бы прослышать и отказаться. И те и другие переговоры велись одновременно. Пока Сайкс торговался в Петрограде и Париже, сэр Генри Макмаҳон обменивался депешами с Хуссейном в Аравии, которого подталкивал Лоуренс. Пока эмиру обещали одну форму суверенной власти, территории его будущих владений в другой форме распределялись между странами Антанты.

Договор Сайкса — Пико, выработанный и заключенный втайне и преданный огласке, лишь когда большевики вскрыли царские архивы, был чистейшей воды империалистической сделкой старого толка. Он допускал возникновение федерации арабских государств в пределах прошлых доминионов Турции, но его формулировки, как их ни искажай, не могли соответствовать клятвенному обещанию, данному арабам. Евреям пока никаких обещаний не давалось, но нельзя сказать, чтобы их интересы оказались под угрозой. Сам Сайкс еще не подозревал о существовании сионистского движения (хотя досконально знал о сделках с Хуссейном), и вообще если и было что-то ясное в темном лабиринте формулировок Сайкса — Пико, то только одно: что Палестина отводится для «особого рассмотрения» и не обещана никому. Повсюду вокруг нее турецкие доминионы были ясно и недвусмысленно разделены, разграничены на Красную и Синюю зоны, на области А и Б, розданы с учетом различного уровня влияния относительно портов, железных дорог, городов, районов, провинций: такая-то область отводилась такой-то державе в обмен на такую-то местность для такой-то, если третья сторона не возьмет третью, в таком случае… довольно. Но Палестина, единственная среди них, была определена как «Коричневая» зона, судьба которой оставалась туманной. Точная формулировка в договоре гласила: «Палестина со Святыми местами отделяется от Турции и подпадает под особый режим, который будет определен соглашением между Россией, Францией и Великобританией».

Точно такое же исключение для Палестины было сделано в формулировках сделки, какая в тот момент заносилась на бумагу между Макмаҳоном и эмиром Мекки. Британия была «готова признать и поддерживать независимость арабов», говорится в решающем письме, датированном 24 октября 1915 г., с определенными ограничениями и границами, оговоренными ранее. Но одна область была недвусмысленно исключена из этих ограничений, а именно «часть Сирии к западу от областей Дамаска, Хомса, Хамы и Алеппо». Эта неуклюжая формулировка попросту означает Палестину, название, которое не могли использовать эксперты, поскольку оно всегда было сопряжено со злополучной географической неопределенностью. Коротко говоря, «вся Палестина к западу от Иордана тем самым исключалась из обязательств сэра Генри Макмаҳона». Эти слова принадлежат Уинстону Черчиллю, когда, будучи в 1922 г. министром по делам колоний, отрезал Трансиорданию от остальной Палестины.