Тень доктора Кречмера - Наталья Миронова

— Я использую этот театр как площадку для постановки, — начал Николай, усаживаясь на стул, обитый настоящей кожей, распятой желтенькими латунными гвоздиками. — Я не обязан занимать штатных актеров в своей постановке.

— Нет, вы не можете использовать театр как площадку, — возразил куратор.

— Почему? — удивился Николай. — Все так делают. Я вам могу привести сколько угодно примеров…

Главначпупс смотрел на него с жалостью.

— Вы никого не представляете. Вернее, вас никто не представляет. Чтобы ставить, как вы хотите, чтобы управлять, так сказать, денежными потоками, — Вадим Владиславович для наглядности помусолил пальцами воображаемые деньги, — вы должны заключить контракт с каким-нибудь театральным агентством или создать антрепризу, если ни одна из существующих вас не устраивает. Может, вы и гениальный режиссер, Николай Александрович, — куратор всем своим видом дал понять, что сам он так не считает и вообще режиссеров много, а он один, — но вам нельзя самому заниматься финансовыми делами.

— А если я переключу денежные потоки на Кацнельсона, тогда можно? — спросил Николай.

— Исидор Абрамович Кацнельсон — уважаемый человек, — веско отчеканил Вадим Владиславович. — Директор театра. Мы знаем его много лет. А вы, при всем моем уважении, — осклабился он, — физическое лицо. За вами нет структуры.

«Может, Кацнельсон ему тоже отстегивает», — подумал Николай, с отвращением глядя на великовозрастного пупса с младенческим румянцем во всю щеку. И этот тоже был в костюме от Армани. У государственных людей это уже считалось униформой. А рэкет — чем-то вроде хобби, добавил он мысленно.

Так он и ушел из Китайгородского проезда, где располагалось Министерство культуры, ни с чем. Напоследок куратор посоветовал ему «хорошенько подумать и пересмотреть свои приоритеты».

Николай ощутил нечто вроде паники. Ему не давали работать. Как оформлять накладные, он и вправду не знал. Просить помощи у Веры? Она его высмеет, и правильно сделает. Здоровый байбак шагу не может ступить самостоятельно! Да он и сам перестал бы себя уважать, если бы не сумел справиться своими силами. Поэтому за помощью, точнее за советом, он обратился к Никите Скалону.

Николай и сам не знал, на что надеялся, но Никита принял его и выслушал очень внимательно. От одного этого Николаю стало немного легче. Опять они сидели в изумительном белом холле с мозаичным полом и пили пиво у стойки бара. Подсознательно Николай ждал появления гламурной блондинки, но она на сей раз так и не вышла.

— Я айтишник, — смущенно признался Никита, — театр знаю на уровне пользователя, да и то… — он виновато взглянул на Николая, — с тех пор как ты меня приохотил. А что он собой представляет, этот твой директор? Откуда у него столько власти?

Николай рассказал, что Исидор Абрамович Кацнельсон директорствует в этом театре с незапамятных времен. Оброс связями, сумел выбить себе звание не заслуженного работника, а заслуженного деятеля искусств…

— Тут есть какая-то разница?

— Разница — как между лейтенантом и генералом, — пояснил Николай. — Должность у него на «деятеля» не тянет, только на «работника». Вот ты сравни: какой-нибудь скромный учитель музыки и композитор Кабалевский, который тоже с детьми работал. Первый — работник, второй — деятель. А наш Кацнельсон тоже пробился в деятели. Но черт бы с ним, пусть будет деятель, хоть к пенсии прибавка погуще. Только он на пенсию не уходит. Он съедает режиссеров. Это его любимая диета.

— А зачем ему это нужно? — удивился Никита.

— Рыбку лучше ловить в мутной воде. А еще проще — глушить ее динамитом.

— Погоди, ты говоришь, на пенсию не уходит. Значит, он старик?

— Ему за восемьдесят.

— Ну и ну, — протянул Никита.

— Ему бы о душе подумать, — с горечью продолжал Николай, — но нет, он за свое место держится руками и ногами. Психологически я его понимаю. Он властолюбец. Уйдет и сразу загнется от безделья, а так — свеж как огурчик. Но мне-то от этого не легче.

— Ну, властолюбец — это понятно. Но я, честно говоря, не представляю, как можно нажиться на театре…

— Помнишь, у Жванецкого была такая шутка: «Что вы воруете с убытков, воруйте с прибылей»? Вот это — точно про нашего Кацнельсона. Птичка по зернышку клюет. У него жена заведует пошивочным цехом, сын сидит на декорационных мастерских…

— Знакомая схемка, — засмеялся Никита. — Я бы даже сказал, до боли знакомая…

— Между прочим, они приватизировались, от театра отделились и теперь дерут за свои услуги — ой-ей-ей, — закончил свою мысль Николай. — Но его много раз проверяли самые разные ревизии и уходили ни с чем. Я точно знаю. Уж что-что, а оформлять накладные он умеет. Как и припрятывать остатки на счетах.

— Надо искать связи в Министерстве культуры, — задумчиво заметил Никита. — Ты там кого-нибудь знаешь?

— Только нашего куратора, — покачал головой Николай. — Он меня уже вызывал на ковер с этой жалобой.

И он рассказал о беседе с Главначпупсом.

— Ладно, будем искать ходы, — Никита потер ладонью щеку. — Есть у меня один кадр… начальник службы безопасности. У него всюду свои люди, авось и там найдутся. А ты пока создавай антрепризу, в этом он прав. Да это ерунда, фирму за два часа зарегистрировать можно, тут я тебе помогу. Главное, присмотри себе… я не знаю. Кого-нибудь. Кто-то же должен оформлять накладные! У тебя кто-нибудь есть на примете?

— Я подумаю.

Николай обратился к Ефиму Мирошнику, своему однокурснику по РАТИ. Фима Мирошник тоже пришел в РАТИ из команды КВН, только одесской. В отличие от Николая, он спокойно окончил курс, поставил спектакль и получил диплом, но режиссером не стал, предпочел административную работу. После разговора с Никитой Николай пригласил его поработать над постановкой «Онегина», и Фима, к его удивлению, сразу согласился. У него уже была своя антреприза, ничего создавать не пришлось.

Фима энергично взялся за дело, и работа закипела. А Исидор Абрамович Кацнельсон тихо ушел на пенсию. Правда, перед уходом нанес Николаю прощальный визит.

— Вот я хочу понять, — философически начал он издалека, — почему люди такие сволочи? Ну вот что вы против меня имеете? Что я вам плохого сделал? Может, вы евреев не любите? В этом все дело?

Больше всего на свете Николай боялся, что его заподозрят в антисемитизме. Долго медлил, прежде чем обратиться за помощью к Никите Скалону, у которого, похоже, и впрямь нашлись ходы в Министерство культуры. Ему казалось, что в театре его подозревают, что на него не так смотрят. Он даже порывался что-то кому-то объяснить, хотя никто его ни о чем не спрашивал. На душе было невыразимо погано. И вот — Исидор Абрамович задал ему прямой вопрос.

— Я вообще не делю людей по национальному признаку, — ответил Николай. — Мне без разницы, кто еврей, кто не еврей.

— Да ладно! — отмахнулся Кацнельсон. — Уж мне-то не рассказывайте. Я сразу понял…