Переизбранное - Юз Алешковский

Несут нам шестерки в кабинет водочки, икорки, балычка, ветчинки, грибков, патиссончиков – один к одному – маринованных, это я как сейчас помню, и «Смирновской» водки, настоящей, старой, царской еще «Смирновской» водки. Выпили, хотя я чуть не сблеванул, когда чокнулись. Шатануло меня даже. Рухнул я в памяти на миг на печку нашу и зашел духом от того, как пулю за пулей всаживал Влачков в моего дядю. Пулю за пулей, и почему-то глаза убийцы выпучились, словно рвались из орбит, и побелели…

– Будем, – говорю, – здоровы!

– Постараемся. Выкладывайте. Слышал, между прочим, о вас как об отличном товарище, настоящем криминалисте и стойком большевике.

– У меня, – говорю, – в кармане донос на вас. Подписанный. Не анонимный. Но фамилию, сами понимаете, назвать не могу… Тир у вас есть?

– Есть. В подвале. Сами понимаете, если завтра война, если завтра в поход…

– Это – да, – говорю и читаю вслух донос, как он, Влачков, ставит в собственном тире вместо мишеней портреты Сталина, а иногда и других членов политбюро и шмаляет, шмаляет по ночам, стараясь попасть в лоб или даже в глаз вождю. Бывает, развлекаются целой компанией… Половые оргии производят прямо в тире, под выстрелы…

– Адский бред! – говорит Влачков. – Адский!

– Я, – отвечаю, – тоже так думаю. Бред действительно собачий. Поэтому я и пришел.

Сам донос рву и бросаю в камин. Влачков руку мне пожал. Еще выпили. А донос я сжег, ибо сообразил, что хоть он и прост как правда, да мороки с ним не оберешься. Нужно будет представить в деле вещественные доказательства – пробитые пулями портреты Сталина и его урок плюс баллистическая экспертиза и прочая мура. Мне она была ни к чему. Рисковать я не имел права… не имел…

– А пришел, – говорю Влачкову, – вот по какому делу. Честно говоря, скрытые враги и карьеристы затрудняют нашу работу. Среди них есть ненавидящие вас люди. Они и распускают слухи о том, как мягко вы относились к кулачью в бытность вашу замначособотряда в Шилковском районе. Либеральничали якобы вы, брали взятки, присваивали ценности, на которые и отмахали себе вот эту домину. Слухи, – говорю, – необходимо пресечь. Вы человек умный, понимаете, что в сложное время партии легче рубануть лишнюю голову, чем копаться в обкомовских сварах, поэтому нужен ваш ход конем.

Так я сказал. Смотрю: обмяк слегка Влачков, потерял величественные очертания, как мешок инкассатора Панкова, в который заместо пачек купюр бандиты наложили всей своей бандой огромную кучу… Выходить начал из Влачкова через малюсенький прокол душок большевистской безнаказанности, выхоленного служебными удачами чванства, душок горлопанства и хамской спеси… Выходить начал! Ну а я, соответственно, подкачиваю Влачкова вонючим страхом и жидкой растерянностью. Обрисовываю – вроде бы я его доброжелатель – убийственную бесполезность переть с саблей на грязные унитазы, гордо рыпаться и вызывать на суд чести доносчиков и мастеров свары.

Окончательно обмяк Влачков, хоть вяжи его под горло, закидывай за спину и волоки в камеру хранения. Напомнил он мне сейчас одного урку, матерого и знаменитого на весь ГУЛАГ, которого надзиратели отбили от кодлы, изолировали и предложили: или жизнь, или подставляй жопу. Урка, по кличке Стальной, тут же на вахте снял, дорожа жизнью, ватные брюки, и двое надзирателей, подонками они были и садистами, под безумный хохот остальной псарни и ужаснейшее негодование со стороны наблюдавших за экзекуцией блатных пустили Стального по шоколадному цеху…

Не правда ли, гражданин Гуров, забавное название для педерастического акта?.. Его еще называют «печное дело», «пристроить дядю на один замес», «вонючий шашлык», «кожный движок» и так далее.

Вам не скучно? Может быть, расскажете, как в блокаду вы выменяли вон тот японский сервизик за полбуханки черняшки?.. Не желаете. Тогда пойдем дальше…

И когда подкачал я как следует Влачкова жидким страхом, когда поверил он в мою поддержку и сочувствие, я ему беру и советую шарахнуть ход конем. Советую тиснуть письмо прямо Сталину. Но отправим мы его не просто по почте, а по своим служебным каналам. Это, говорю, верняк, а остальные способы защиты – фуфло. Пишите с ходу: время не терпит.

Вмиг вышла из Влачкова пьянь. Бросился за стол. Всю ночь строчил ксиву дорогому, родному и любимому. А я похлебывал водочку и не пьянел. Увлек меня тогда, признаюсь, гон бешеной зверюги, еще не загнал я его, надо было ничем себя не выдать, надо было отрабатывать на этом, на первом, совершенную технологию поведения и беспощадной травли своих, захававшихся на партхарчах, губителей. Одиннадцать их было в моем списочке. Одиннадцатый – ваш папенька, гражданин Гуров.

Настрочил ксиву Влачков. Хотите, спрашивает, почитать? У самого рыло распухло от слез и каши всяких чувств… Хочу, говорю, почитать, если доверяете. Кому же мне, всхлипнул, еще доверять? Беру письмо. И вот тут-то чтение это чуть не погубило меня, чуть не погубило, страшно вспомнить, ужасные были минуты. Заревел я не в голос, разумеется, взвизгнуло сердце, затрясло меня от «скупо описанных фактов, демонстрирующих мою, Иосиф Виссарионович, органическую преданность Вам и делу Партии».

Где моя папочка? Вот моя папочка. Письмо я это сохранил. Прочитайте его, гражданин Гуров, прочитайте, и давайте, пожалуйста, вздремнем. Я устал и пытаюсь понять, получаю я удовольствие от долгожданной встречи с вами, дайте мне наконец возможность полного самовыражения, или на хера все это надо и стоило ли огород городить? Помолчите! Я раздражен и опустошен… Так что лучше помолчите. Читайте. Спокойной ночи.

Рябов!.. Доброе утро. Хорошо… Спасибо… Быстро вы обернулись. Попроси, пожалуйста, заделать Гурову омлет с помидорами, а мне пожарить картошки с салом. И не забудьте накрошить туда лука… Кофе – покрепче. С каждым днем, пардон, ночью дрыхну я все хуже и хуже. Кстати, все найденные ценности подробно опишите. Копайте происхождение крупных камешков. Может быть, удастся узнать что-нибудь о наследниках некоторых вещичек. Церковную всякую штуковину – в отдельный список. Потом тараньте все сюда. Пусть подышат чудные вещи свежим воздухом. Не гнить же им до конца света в земле, в бетоне и в печных вьюшках. А мы с Гуровым ими полюбуемся. Монет, слитков и прочего рыжего дерьма не приносите. Все.

Ну, как письмецо, гражданин Гуров? Вы обратили внимание на то, что одной из важнейших своих заслуг Влачков считал формирование отрядов «красных дьяволят»? «Молодежь нового типа, прошедшая через горнило беспощадной ненависти к кулаку – главному врагу рабочего класса и рабоче-крестьянской интеллигенции, молодежь, все пять чувств которой я старался всеми своими силами привлечь на службу классовому чутью – основной эмоции, унаследованной нами от Ильича и развитой, Иосиф Виссарионович, лично Вами».

Обратили внимание? Вот он, сидит передо мной, зажравшийся и старый красный дьяволенок! Операции по уничтожению кулака как класса описаны довольно подробно в этом замечательном документе, который сам Сатана Дьяволыч Чертилов приобрел бы у меня за пару килограммовых изумрудов. «Хлебными излишками» и Влачков, и вы, дьяволята, считали тогда последний пуд хлеба у нежелающих вступить в колхоз. Ибо вы считали только пролетария человеком труда, крестьянина же – паразитом, грабящим землю, пьющим само собой льющееся из коровьих титек молоко и жрущим мясо убитой на тучных лугах скотины. Жрущим, жадным, поставившим себе целью уморить город и пролетария голодом.