Незавершенная месть. Среди безумия - Жаклин Уинспир

– Надеюсь, это пройдет. Бобби уже скоро пять, а слюни потекли совсем недавно, когда мы вернулись домой со сбора хмеля. Это у него, видать, из-за матери. Раньше-то она сынишек все обнимала да тискала, а сейчас перестала. Бобби к ней подбежит, а она его отталкивает, и старшего тоже, – вполголоса говорил Билли, пока дети собирали игрушки. – Если такое при мне случается, я стараюсь приласкать Бобби, да только меня дома нет, когда они из школы приходят. Он сидит, засунув пальцы в рот, глядишь – вся рубашка спереди уже и промокла от слюней.

Мейси задумалась.

– Сейчас лучше всего не обращать на это внимания. Следите только, чтобы кожа была сухой и не обветривалась на холоде. Вы правильно делаете, что стараетесь в чем-то заменить жену, однако это лишний повод не оттягивать ее визит к врачу.

Билли вздохнул:

– Мы пойдем. Увидимся в понедельник утром, мисс.

Мейси попрощалась с Билли и мальчиками и подошла к окну. Ребята вприпрыжку шли рядом с отцом через площадь, держа его за руки с обеих сторон. Мейси сознавала, что время уходит, и час, назначенный автором письма, все ближе, однако понимала и то, что Билли было необходимо поделиться своей тревогой о душевном здоровье Дорин, о том, что ее состояние угрожает благополучию семьи в целом. Мейси требовалось серьезно подумать. Она отошла от окна и придвинула кресло ближе к камину.

Глядя на веселые язычки пламени, Мейси размышляла о маленьком Бобби, страдающем из-за депрессии, в которую ушла его мать. Мейси хотелось оказать Билам всю возможную поддержку, хотя в этом вопросе была опасность перегнуть палку, поскольку ее и Билли связывали рабочие отношения, и она вовсе не желала уязвить самолюбие ассистента. Тем не менее мысли Мейси постоянно возвращались к мальчику и его физической реакции на эмоциональный стресс. Конечно, не стоило делать далеко идущие выводы на основании одного случайного проявления, и все же Мейси невольно вспоминала ту пору, когда сама оправлялась от ранения, полученного на войне. Как только самочувствие ее улучшилось, она испытала острое желание вернуться к работе медицинской сестрой. Так как в результате разрыва того же самого снаряда пострадал и ее возлюбленный – тело и разум Саймона оказались искалечены навсегда, – Мейси устроилась в психиатрическую больницу, где содержались бывшие солдаты, чей рассудок помрачила война.

По-прежнему устремив взор на раскаленное пламя, бившее из газовых рожков, Мейси вновь видела перед собой скрюченные тела, мышечные спазмы, причиной которых была не физическая, но душевная боль. Глаза – закатившиеся или уставленные в пространство, беспрерывные слезы, неуправляемые рефлексы… Пациенты были разные: одни рыдали, другие отказывались от пищи, третьи пытались нанести себе увечья, словно бы ради того, чтобы их тело ощутило раны, запечатлевшиеся в сознании. Были и такие, которые ритмично бились головой о стену, а изо рта у них текла слюна, и эта картина словно отражала бездонный ад, в который они вглядывались с утра – с момента пробуждения сознания – и до ночи, когда укол снотворного погружал их в забвение.

Мейси встала с кресла и подошла к шкафчику с многочисленными ящиками, какой можно встретить в аптеке. Открыв один из ящиков, она принялась перебирать карточки, пока не нашла нужную. Мейси задумчиво похлопала картонным прямоугольником по ладони, вернулась к столу, сняла трубку и набрала один из двух указанных на карточке номеров. Она не сводила глаз с карточки, ожидая ответа, и почти беззвучно шептала: «Пожалуйста, пусть он будет на месте, пусть будет на месте…» Мейси вздрогнула, когда в трубке раздался щелчок.

– Скажите, пожалуйста, доктор Энтони Лоуренс сегодня случайно не на дежурстве? – произнесла она. – Очень хорошо, спасибо. Не могли бы вы пригласить его к телефону?

Прошло несколько секунд. Мейси терпеливо ждала, крутя телефонный провод.

– Лоуренс слушает.

– Доктор Лоуренс, я очень рада, что застала вас на дежурстве, тем более в праздничный день. Не уверена, помните ли вы мою фамилию… Меня зовут Мейси Доббс, в восемнадцатом году я работала медицинской сестрой в Клифтонской больнице, вела палату «Дубы», потом палату «Ясени»…

– Вы – та самая медсестра, которая потом уехала доучиваться в Кембридж. Если не ошибаюсь, во Франции вы получили осколочное ранение в голову.

– Да, все верно.

– Чем могу помочь, мисс Доббс?

– Трудно объяснить по телефону, но вопрос срочный и конфиденциальный. Не могли бы вы уделить мне сегодня двадцать минут – скажем, в половине второго?

– В два часа у меня встреча и я должен буду уехать, так что вряд ли… Впрочем, хорошо, давайте поговорим, только подъезжайте чуть пораньше. В час дня вас устроит?

– Да-да, благодарю, доктор Лоуренс. Увидимся в час дня.

– Всего доброго, мисс Доббс.

Мейси с улыбкой повесила телефонную трубку на рычаг. Энтони Лоуренс и Роберт Макфарлейн были в чем-то схожи: оба – люди честные и прямолинейные, лишенные всяких сантиментов, профессионалы, преданные каждый своему делу. Однако в натуре доктора Лоуренса, который считался большим специалистом по лечению психологических травм, Мейси подметила еще одну черту: сострадание. Работая вместе с доктором в Клифтоне, Мейси видела, как Лоуренс спорил с чиновниками из пенсионной службы, которые хотели объявить пациентов с нервными расстройствами симулянтами, видела, как он часами не отходил от одного-единственного больного, пытаясь помочь ему произнести вслух собственное имя. Мейси не ждала от встречи слишком многого, но если беседа с доктором Лоуренсом поможет хоть на волосок приблизиться к раскрытию дела, это, безусловно, того стоит.

В больницу Принцессы Виктории Мейси прибыла в половине первого. После того как в привратницкой она назвала себя и ее фамилия нашлась в списке, вахтер взял увесистую связку ключей на медном кольце размером с браслет и велел следовать за ним. Больница, в которой теперь работал доктор Лоуренс, почти не отличалась от других ведомственных зданий, построенных в расцвете эпохи королевы Виктории. Массивное сооружение из красного кирпича своим горделивым видом символизировало промышленную и торговую мощь новой империи, подчеркивало общественную направленность, показывало, что создано для людей. Деревянные перила были отполированы до блеска, как и все медные ручки и украшения. Шагая по коридорам к кабинету доктора, Мейси ощущала слабый запах лаванды, которым веяло от начищенных полов. Ей стало любопытно, работает ли еще Шейла Кеннеди, сестра-хозяйка и почти легендарная личность. Судя по тому, как все блестело, эта суровая женщина по-прежнему стояла у руля. Чистота и безупречный порядок никак не вязались с названием «Дурдом», которое дали больнице местные обитатели: изначально спланированное как психиатрическая лечебница, заведение, как и госпиталь в Клифтоне, было переориентировано на лечение солдат с нервным истощением и другими душевными расстройствами, вызванными войной. И хотя основную часть пациентов, направленных сюда в военные и послевоенные годы, как правило, выписывали – некоторых уже через несколько недель терапии, – больница отнюдь не пустовала. В последнее время сюда поступало все больше таких, чья психика надламывалась из-за неспособности адаптироваться к мирной повседневной жизни после кровопролитных сражений на чужой земле.