Наследница Вещего Олега - Елизавета Дворецкая

– Ута не виновата! – сказала Эльга наконец. – Она может приносить сыновей. Ну, просто в этот раз не вышло. Дадут Рожаницы, не в последний. А?

Пытаясь вернуть их прежние игры, она толкнула свояка коленом: дескать, ты знаешь, что для этого нужно. Однако тут же пожалела: широкая ладонь мгновенно упала на ее бедро, будто мышь ловила, и Эльга отбила его руку. Это походило на ловкую игру или стремительный обмен выпадами в поединке, и Эльге стало легче; она невольно засмеялась, закрыла себе рот, чтобы не разбудить Святку.

– Может-то может, – Мистина оглянулся на нее, – а я слышал, бывают такие женщины, что у них сын получается только один раз – самый первый. А вдруг Ута из таких?

Эльга нахмурилась. Он прав, есть такое поверье. И ой как дурно выйдет, если единственного сына, что припасли для нее Суденицы, Ута родила не от мужа… Но в том не ее вина!

А потом Эльга вспомнила еще кое-что и прижала руки к груди. Кое-что касавшееся ее самой. Как раз в эти долгие зимние ночи, когда год близился к перелому, ей часто вспоминались предания ее лесной кривской родины. И самое страшное из них – то, прямо из которого она и убежала.

– Ой! – выдохнула она. – Сохрани Доля! Не говори так… Ты не знаешь…

– Чего?

– Помнишь… – Невольно Эльга придвинулась ближе к Мистине, желая чувствовать рядом живого надежного человека. – Да как это забыть! Ты знаешь, зачем у кривичей девок к медведю в лес посылают?

– Известно зачем! – Мистина приобнял ее.

– Которая у медведя побудет, та потом всю жизнь станет сыновей приносить! Вот и меня за этим посылали. А ты меня увел оттуда…

– Стало быть, я все испортил? – Мистина покосился на нее, впрочем, без раскаяния.

– Нет. Я не жалею. И у меня же есть сын, – Эльга глянула на спящего Святку. – Это род Вещего мне наследника послал, а материны чуры меня знать не хотят. А как бы я хотела иметь много сыновей!

Мистина молчал, не сотрясая воздух обычными в таких случаях заверениями: дескать, молода еще, успеешь нарожать. Эльга всегда ценила в нем и эту способность, но сейчас в этом молчании уж слишком красноречивой казалась его рука, обнимающая ее стан. В его объятиях Эльге стало слишком жарко, и она высвободилась.

– Я еще одну новость знаю, – она улыбнулась, переводя дух и стараясь отвлечься. – Пестрянка хочет тоже в поход идти.

– В Таврию?

– Да. С войском. Она нам сегодня сказала, там, в бане, пока ждали. Говорит, я одного мужа от себя отпустила, так три года дождалась, едва вовсе на козе не осталась[21]. Второго, говорит, уже не отпущу.

– Она не глупая женщина! – Мистина усмехнулся. – А то поход, там пленные хазарки-гречанки…

– Владива ей говорит: ты хочешь духом руси превзойти саму русь. Я бы тоже пошла в поход, – задумчиво сказала Эльга. – Да на кого все это покинуть?

– Кто бы тебя взял туда? – со сдержанной нежностью ответил Мистина. – Ты, смарагд наш многоценный, слишком хороша, тебя надо в ларце окованном хранить.

– Но не стыдно ли мне, что какая-то понева кривская меня обскачет! Я не просто – русь, я – из рода Вещего!

– А Вещий был мудр и знал: иногда можно уступить кое-что из малого, чтобы выиграть побольше. Я тоже уступил этот поход Хельги, хотя терпеть не могу твоего братца любезного. Думаешь, я не хочу славы и хазарского золота?

– Но почему ты его так не любишь? – настойчиво спросила Эльга.

Мистина молча покачал головой, глядя на нее тем взглядом, в котором ничего не отражалось.

– Я уже сказал тебе один раз…

Эльга отвела глаза.

– Я очень жалел тогда, что этот товар не продается.

Она поняла, о чем он, и смутилась еще сильнее. Оба они ясно вспомнили тот вечер, когда ему разбили в гриднице нос, а Эльга намекала, что если захочет, то выудит из него тайну, которую от нее прячут…

Его взгляд соскользнул с ее лица на грудь; плотно укрытая серой тканью теплого платья, она высоко вздымалась от взволнованного дыхания. А Эльга чувствовала, как от жара волнения в ней тает некая стена, разделяющая «нельзя» и «можно» – тает и растекается блестящими лужицами, как свинец близ огня.

Они молчали, но и в молчании оба слышали то, о чем не хотели говорить. О чем не могли перестать думать, даже силясь поддерживать беседу о других делах. Эльга подняла на него глаза, и он отвернулся. Его непривычный вид, задумчивый и немного потерянный, трогал сердце. Словно его придавило некое чувство, с которым даже он не вдруг сумеет справиться. Нечто такое, что он не стряхнет с себя с обычной беззастенчивостью, будто гусь воду.

Она так остро ощущала его близость, как будто он и сейчас ее обнимал, хотя его руки были сцеплены между колен. С усилием Эльга направляла свои мысли к сестре и ее новорожденной дочке, но и сейчас ясно чувствовала, как его губы прикасаются к ее колену; живот мягко сжимало и перехватывало горло, и ни одного толкового слова не шло на ум. Именно в этот вечер, когда родился его второй законный ребенок… Ее племянница… Может, ее сглазили и она сошла с ума? Разроняла где-то разум, стыд и честь? Хотя вернее, именно рождение ребенка сестры так растревожило в ней жажду жизни. Что-то внутри толкало доказать, что и она – не верба сухая, она – яблоня сладкая и может плодоносить… Мучительно, невыносимо стало сознание, что у нее всего одно дитя, а муж невесть где и вернется не скоро – это кричала молодая женская сила, влекомая к теплу жизни и равнодушная к людским законам, разделяющим «можно» и «нельзя»…

Не говоря ни слова, Мистина каким-то образом давал ей понять, что готов любить ее – этой готовностью был полон сам окружавший его воздух. И предощущение близкого, так легко доступного наслаждения обожгло Эльгу с такой силой, что она невольно закрыла глаза, будто прячась, и поспешно прогнала несбыточную мысль прочь из головы.

– Приютишь меня здесь на ночь? – небрежно спросил Мистина. – Неохота домой ехать, и там все равно никого нет, одна челядь.

Эльгу обдало жаром: он как будто ее мысли чует! Неохота ему, как же!

– И не стыдно тебе… – ответила она на то, что он на самом деле имел в виду, притом сама смущаясь показать, что поняла его.

– Так не было ж ничего! – Он глянул на нее с явным сожалением.

– Ты полез ко мне под подол! – сердито прошептала она, устыдившись своего молчаливого потворства. – А если бы я тебя не остановила?

– Попробуем заново?

– Мы не должны… – начала Эльга и осеклась: а то он сам не знает!

Мистина лишь глубоко вздохнул, будто пытаясь этим вздохом измерить всю глубину противоречия между его влечением к жене побратима и своей честью, что не допускала такого посягательства на честь Ингвара.