Стальной подснежник - Дана Арнаутова

Сложив письмо, она подошла к окну и приоткрыла тяжелую раму, из-за которой в лицо мгновенно ударил тугой ледяной ветер. Белый бумажный голубок вспорхнул с ее ладони, и Ло отстраненно вспомнила рассказ ярла. Такое же колдовское создание прилетело к вольфгардскому военачальнику, заманивая в смертельную ловушку. Но для следа этого слишком мало — магической почтой пользуются все, кто может ее себе позволить. А вот не удастся ли Маркусу вызвать дух ярла Дольги?

Ло зябко поморщилась — то ли от холода, то ли от темного предчувствия, вкрадчивым ознобом пробежавшего по телу. Слишком много смертей… И стоило бы похоронить эту историю, утопив ее в темных водах Рудена, однако пролитая кровь не растворится ни в одной реке мира. Арчи и Колин должны быть отомщены. Да и ей самой не жить спокойно, пока за спиной стоит тень убийцы.

Ло вздрогнула. Бумажный голубь уже взмыл наверх, она сама проводила его взглядом, но второй точно такой же пролетел мимо окна, тоже поднявшись в черное вечернее небо, затянутое тучами. Еще одно магическое послание? От кого? Может быть, комендант отправил донесение о случившемся утром своему начальству? Или просто сообщил, что ярл покинул крепость… Но магопочта слишком дорога для обычной служебной переписки… Ло вспомнила строки своего письма, что к ней трудно подобраться в крепости, и снова поежилась от быстрого тоскливого страха, окатившего ее, словно очередной порыв ветра, только изнутри. Безопасность вдруг показалась не такой уж и безусловной.

* * *

Столичному хлыщу от Эйнара прилетело не то чтобы зря, но сильнее, чем следовало. Может, и вовсе не стоило работать кулаками там, где хватило бы слов… Но следы вольфгардцев еще не успели остыть, а леди в очередной раз прогнала Эйнара, как нашкодившего пса, — так он сначала подумал. Потом по лестнице слетела обеспокоенная Нэнси, и Эйнар напрягся, сообразив, что у леди не просто приступ дурного настроения, за которое, после такого веселенького утра, ее трудно осудить.

Если нужен целитель — дело уже дрянь. Эйнар поднялся вслед за Лестером, честно рассказав мэтру по дороге все, что случилось между ним и женой, — там и рассказывать-то нечего было. Ну, послали его к Барготу вместе с королем и самим Пресветлым… Ничего так компания, между прочим. Понятно, почему леди вспылила на него и на короля, выдавшего ее замуж, а вот чем ей сам Владыка Воинов не угодил?

В любом случае, если бы Эйнар знал дорогу к неблагому богу, то, может, и сам бы с радостью туда пошел после сегодняшнего позора. Утбурдово дерьмо! Рагнарсон рассчитал безупречно все, кроме бешеного, совсем не женского норова леди. Наверное, самонадеянно решил, что только в Вольфгарде рождаются женщины, способные силой духа превзойти мужчину.

Вот и вышло, что плюху по самолюбию они с ярлом получили на пару — и еще неизвестно, кому пришлось хуже. Стоя у перил верхней галереи и ожидая Лестера, Эйнар успел передумать о многом, и мысли эти как одна были мерзкими.

А потом вышел мэтр и успокоил, что с леди ничего страшного. Ей нужны тепло, горячий шамьет, немного снотворного… И никакого беспокойства!

На Эйнара он при этом смотрел так, что на душе стало еще тошнее. Мол, раз уж он не может жену порадовать, пусть держится подальше, чтоб хоть не расстраивать. Эйнар молча кивнул и ушел во двор, мрачно вспоминая, что с Мари было совсем иначе. Да, иной раз и она вспыхивала, как трут, могла накричать, а потом расплакаться, но он садился рядом, обнимал жену, прижимал к себе, гладя по рыжим кудрям, и слезы сменялись улыбкой, как весеннее ненастье — солнышком. Мари не умела злиться, она только обижалась, да и то недолго. А если ей чего-то хотелось или, наоборот, не нравилось, она говорила прямо, смеясь, что мужчины — существа непонятливые, с ними надо как с детьми. Эйнар соглашался, признавая женскую мудрость, и вывернулся бы наизнанку, лишь бы выполнить любую просьбу.

Но как быть, если от тебя ничего не хотят? Ну, разве только, чтоб ты отправился к Барготу.

До Баргота он не добрался, потому что подвернулся столичный хлыщ. Разряженный, словно праздничное дерево, дворянчик изрядно перемазался в осенней грязи, ночью подмерзающей, но днем летящей из-под конских копыт так, что капли до лица достают. А уж о сбруе и плаще говорить нечего. Эйнар сам предложил бы ему гостеприимство, однако столичный гость был криклив и требователен. С комендантом королевской крепости он вел себя как с хозяином постоялого двора, подозревая, что Эйнар то ли прячет какую-то женщину, то ли помогает ей скрыться.

Дворянчик, как выяснилось, был братом ее мужа, от которого несчастная убежала с годовалым ребенком в приступе безумия. И след, по которому любящий деверь примчался сюда аж из самой столицы, обрывался ровно на дороге, потому что из ближнего Донвена женщина выехала, а до Драконьего Зуба, получается, не добралась.

Все это паршиво пахло. Эйнар мог поверить во внезапное сумасшествие, однако если беглянка без помощи и защиты смогла преодолеть такой путь, ее рассудку многие могут позавидовать. А если женщина с ребенком в осеннюю непогодь кинулась из дома, словно спасаясь от пожара, надо еще поглядеть, каково ей там жилось… В любом случае, через Драконий Зуб леди Аманда Марли не проезжала ни с сыном, ни без него, о чем Эйнар честно сказал ее деверю. Тот не поверил. Сначала предлагал деньги, потом начал грозить. Потом… Эйнара очень давно не звали грязным северянином, он уже отвык. Здесь, на границе с Невией, по другую сторону которой начинался настоящий Север, это и обидным-то не было, разве что насчет грязи… И если б не сегодняшнее утро, йотуны его забери, Эйнар бы сдержался. А так кулак сорвался сам по себе.

Яростно стонущего и роняющего слюну хлыща увели к Лестеру, который выбитых челюстей на своем лекарском веку перевидал вдоволь и мигом определил, что перелома нет. Но Эйнар об этом узнал позже, когда Тибо позвал его на кухню обедать и будто между делом сообщил, что милорд Позолоченная Задница изволил отбыть. Куда? А демоны его знают. Вот как Лестер ему челюсть вправил, так почти сразу и изволил. Сначала, правда, грозился пожаловаться в столице на оскорбление, но случившийся там же Тибо, которому срочно понадобилась лошадиная мазь, поинтересовался, с каких это пор один дворянин жалуется на другого за мордобой? Вроде как среди светлейших господ такие вещи иначе решаются.

— А он что? — так же мрачно спросил Эйнар, запуская ложку в миску с горячей бобовой похлебкой.

— А он говорит, мол, не к чести ему драться на дуэли с вольфгардцем, пусть даже с лейб-дворянином. У него, мол, предки светлейшие в фамильном склепе перевернутся и с особняка крыша слетит. Как-то так…

— Всей дорвенантской армии с Вольфгардом драться не зазорно было? — тяжело усмехнулся Эйнар, вспомнив, что и правда представился Рольфсоном — просто по старой памяти. — Ну, тогда пусть жалуется.

— Да ты что! — возмутился Тибо, нарезая козий сыр. — На войне тебе какой-нибудь Жером или Марко, вчера из деревни, ткнет корявой железкой в пузо — и никакого благородства. А это ж дуэль, понимать надо! Ну, я его успокоил, мол, урона ни его челюсти, ни его чести не будет. Потому как его светлость ждет, пока эту самую челюсть на место ставят, а уж потом светлейшие лорды могут и с честью разобраться. Мы тут хоть и хомяки пограничные, но этикет понимаем, не зря у нас комендантом лорд Ревенгар…