Ветувьяр - Сия Кейс

Лукеллес расхохотался. Тейвон поймал себя на мысли — есть ли возможность каким-то образом убить его быстрее, чем арбалетчик засадит болт ему в глаз? Вряд ли, потому что из оружия у Тейвона была лишь тарелка да рыбья кость.

— Интлер уже присягнул мне на верность. И я отправил его пытать адмирала Хельдера. Думаю, это будет радостная встреча старых друзей!

Он вновь залился хохотом, а Тейвон не мог поверить своим ушам.

— Не думаю, что адмирал предаст тебя и твоего братца и присягнет мне… Поэтому завтра на рассвете состоится его казнь, — Продолжил бить побольнее Лукеллес, — И я прикажу убить его Интлеру. Посмотрим, как сильно он мне предан..?

Может, попробовать задушить его? Вдруг получится? Да, это будет чистым самоубийством, но сколько жизней он сможет спасти!

Вот только арбалетчик выстрелит раньше, чем Тейвон даже успеет дотянуться до этой туши.

— Но я милостив. Я не хочу, чтобы народ окрестил тебя и твою сестрицу мучениками. Я оставлю вас в живых и сделаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались…

— И чего же нам будет это стоить? — Вымученно ухмыльнулся Тейвон.

— Ты подпишешь отречение для себя и всех своих потомков, а потом объявишь народу о том, что не имеешь никаких притязаний на трон.

Это так рассмешило Тейвона, что он не сдержался — и расхохотался Лукеллесу прямо в лицо. Торгаш явно удивился, и это позабавило Тейвона еще больше — неужели он ожидал чего-то другого?

— На твоем месте я бы просто отрубил мне голову. Это гораздо проще, — Сверкнул глазами он.

— Я-то думал, что в тебе осталось хоть немного благоразумия…

— Я законный король Кирации. О каком отречении может идти речь? — Сквозь стиснутые зубы процедил Тейвон, — В пользу самозванца?

Лукеллес отложил кусок пирога и внимательно вгляделся в лицо собеседника.

— Вместо тебя подписать отречение может твой ветувьяр, — Сказал он, — Мне, по сути, нет разницы.

— А ты наивней, чем я думал, — Хмыкнул Тейвон, — В лучшем случае, Джеррет плюнет тебе в рожу. Он не станет церемониться, как я.

— Но его, возможно, убедит другое, — Лукеллес отхлебнул вина взялся за курицу, — Жизнь адмирала Хельдера тоже зависит от тебя. Или от него — как вам будет угодно.

“Конечно — теперь он начал шантажировать меня Престоном!” — подумал Тейвон. Говоря по правде, ситуация казалась все более безвыходной. Он не мог позволить казнить такого ценного военного, как Хельдер. Не мог отдать им своего друга.

— Время тебе — до рассвета, — Подытожил Лукеллес, — Глядишь, и другому своему дружку — Интлеру — жизнь облегчишь…

*

Эшафот был залит дождем. Ледяной осенний ливень насквозь промочил испачканные чьей-то кровью доски, старую брусчатку, крыши замка и унылых королевских гвардейцев, что стояли по обе стороны от места казни.

По приказу нового короля эшафот соорудили прямо на площади перед замком, на которую открывался чудесный вид с широкого парадного балкона, где сейчас и собрался весь королевский совет, включая самого Лукеллеса, что восседал на специально подготовленном для него троне.

Над балконом соорудили навес, который не пропускал дождевые капли, но Тейвон охотней бы согласился стоять там, внизу, и иметь возможность изменить хоть что-то. Отсюда же он не мог сделать ничего, кроме как смотреть на то, как один его друг убьет другого.

Сегодня ночью он не сомкнул глаз, но придумать ничего стоящего так и не удалось. Тейвон был связан по рукам и ногам, он стал узником собственного замка и заложником своей привязанности к людям.

Он понимал, что следующей в списке Лукеллеса будет Ремора. Торгаш сделает все, чтобы заставить его подписать отречение, и Тейвон, тот Тейвон, который получил от отца это королевство двадцать лет назад, непременно поддался бы ему, но того юноши давным-давно не существовало. Его убила жестокая реальность и слова, которые тогда сказала брату Ремора:

— Нет ничего важнее Кирации. Даже сотни, тысячи жизней ее не стоят. А одна — тем более.

Сказав это, она без раздумий отдала в жертву своего ветувьяра.

Сейчас Тейвон понимал, что, если понадобится, сестра принесет в жертву и саму себя, но его задачей было не довести ситуацию до этого. Кирация могла потерять Ремору, а он — нет.

— Комендант Фадел! — Позвал развалившийся на троне Лукеллес. Старый предатель, из числа тех, от кого нужно было избавиться в свое время еще отцу Тейвона, услужливо склонился к “королю”, — Сколько нам еще ждать?

— С минуты на минуту приведут осужденного, — Доложил Фадел.

Тейвон сжался всем телом. У него болела голова и тряслось сердце. Он облачился в свой привычный бордовый камзол и натянул на пальцы несколько колец, но все равно чувствовал себя кем-то другим. Гораздо легче было делать вид, что ты — не тот человек, от которого все ждут спасения, а кто-то посторонний, случайно попавший в эту передрягу.

Вдалеке показались стражники, что выводили узника из приземистых боковых ворот. В самом начале процессии шествовал Эйден, облаченный во все черное. Всю ночь прокручивая в голове тяжелые мысли, Тейвон успел несколько раз осыпать бывшего друга всевозможными проклятиями и практически возненавидел его, но сейчас его взгляд как-то некстати зацепился за одну странность: у Эйдена не было никакого оружия, хотя, в соответствии с военным чином ему полагалось всегда носить с собой шпагу.

К тому же, граф Интлер был сам на себя не похож — прошло всего несколько месяцев, а он, казалось, постарел лет на десять. Эйден похудел и ссутулился, а двигаться стал так, словно на ногах у него болтались невидимые, но очень тяжелые кандалы.

Глупый и слабый лучик надежды кольнул Тейвона — вдруг Эйден здесь не по своей воле? Что, если он ведет какую-то игру? Это казалось правильным и логичным, потому что граф Интлер был одним из немногих людей, кого Тейвон мог бы назвать настоящим образцом чести и верности.

Престон был со всех сторон окружен гвардейцами. Он тоже еле переставлял ноги, но, очевидно, по другой причине — адмирал был до такой степени избит, что Тейвон, может, и не узнал бы его так сразу.

И вот, пока эта процессия медленно продвигалась через всю площадь к эшафоту под проливным дождем, Тейвон задавался только одним вопросом: что можно сотворить настолько безумного, чтобы спасти их всех?

Пока что все варианты, которые приходили ему в голову, только усугубляли их положение.

Позади раздались поспешные шаги, чей-то топот, и внезапно на балкон, где расположился король со свитой, едва не сбив с ног кого-то из приспешников Лукеллеса, вломился запыхавшийся гвардеец. Он мог быть разве что гонцом, иначе