Город Перестановок - Грег Иган

– У вас есть серьёзные доказательства?

– Нет. Я повторил старые контрольные эксперименты – те, что проводил во время запуска. Они идут нормально – каждый раз как пробую. Но я не могу дать указание процессорам, исполняющим «Автоверсум», провести собственную диагностику, уже не говоря о том, чтобы прозондировать происходящее на нижнем уровне. Я даже не знаю, ограничена проблема этим регионом или постепенно распространяется. Может, она уже везде, но последствия слишком тонкие, чтобы их выявить. Вам известно, что единственный способ проверить правила – использование специального аппарата. Так что же мне делать? Разобрать половину процессоров Элизиума и выстроить на их месте тестовые камеры? И, даже если я смогу доказать, что правила нарушены, чем это мне поможет?

– Кому ещё об этом известно?

– Только Репетто и Земански. Стань это достоянием общественности, не знаю что будет.

Мария пришла в бешенство.

– Откуда у вас право держать это при себе? Кто-то там может прийти в панику, но чего вы боитесь? Мародёрства, бунтов? Чем больше людей знает о проблеме, тем вероятнее, что кто-то найдёт решение.

– Может быть. А может, сам факт, что об этом узнает больше людей, сделает всё ещё хуже.

Это Мария переваривала молча. Солнечный свет лился сквозь терминал, отбрасывая вокруг радиальные тени; комната приняла вид средневековой гравюры с алхимиком, ищущим философский камень. Дарэм произнёс:

– Вам известно, почему я выбрал «Автоверсум», а не физику реального мира?

– Меньше вычислений. Легче посеять жизнь. Моё замечательное достижение с A. lamberti.

– Никаких ядерных процессов. Не нужны объяснения происхождению элементов. Я подумал: в том малоправдоподобном случае, если на планете зародится разумная жизнь, ей придётся обнаружить для себя смысл на собственных условиях. В то время это казалось далёкой и невероятной возможностью. Мне и в голову не пришло, что они могут упустить законы, которые нам известны, и обойти всю проблему иным путём.

– Они ведь пока не построили никакой теории. И всё ещё могут выдвинуть теорию клеточных автоматов, укомплектованную потребностью в создателе.

– Могут. Но что, если не выдвинут?

Горло Марии пересохло. Притуплявшие чувства абстракции теряли гипнотическую силу; всё начинало казаться слишком реальным, телесным, уязвимым. Вовремя: наконец сжиться с иллюзией, что имеешь плоть и кровь, как раз в тот момент, когда фундамент вселенной готов рассыпаться зыбучим песком.

– Вот и рассказывайте, что тогда, – поторопила она. – Я устала догадываться, что у вас на уме.

– Мы не можем их выключить. Думаю, это доказывает, что они уже воздействуют на Элизиум. Если они сумеют объяснить своё происхождение способом, противоречащим правилам «Автоверсума», это может исказить правила ТНЦ. Может, лишь в том регионе, где работает «Автоверсум», а может, и везде. И если из-под нас выдернуть правила ТНЦ…

Мария воспротивилась:

– Это же… всё равно, что заявить, будто виртуальная реальность может воздействовать на законы физики реального мира с целью обеспечить себе логическую непротиворечивость. На Земле такого никогда не случалось, несмотря на тысячи Копий в виртуальных средах.

– Да, но что больше похоже на реальный мир – Элизиум или «Автоверсум»? – Дарэм рассмеялся без малейшей горечи. – Мы до сих пор Копии, собранные из лоскутков; большинство из нас живёт в собственных воображаемых землях. Наши тела – приблизительные подобия тел, создаваемые применительно к случаю. Наши города – несмываемые обои. «Законы физики» во всех окружениях Элизиума противоречат друг другу и самим себе по миллиарду раз на дню. Да, в конечном счёте всё исполняется на ТНЦ-процессорах и соответствует правилам ТНЦ, но каждый уровень отделён от другого, невидим для него и абсолютно неважен.

На планете же Ламберт всё происходящее тесно связано с единым набором физических законов, применяемым одинаково и повсюду. И так происходит уже три миллиарда лет. Мы могли бы сейчас даже не знать глубинные законы, но все события в восприятии ламбертиан оставались бы связными и едиными. Если произойдёт конфликт между двумя версиями реальности, мы не можем быть уверены, что наша версия возобладает.

Мария не могла оспорить, что лоскутная виртуалка уступает глубинной логике «Автоверсума». Она сказала:

– Тогда, конечно, самое безопасное – позаботиться, чтобы конфликта не было. Прекратить наблюдение за «Автоверсумом». Отбросить все планы контакта. Изолировать разные объяснения. Не дать им столкнуться.

– Нет, – ровным голосом возразил Дарэм. – Конфликт уже происходит. Иначе почему мы не можем их выключить?

– Не знаю, – Мария отвернулась. – Если дойдёт до худшего… Нельзя ли начать всё сначала? Снова построить конфигурацию «Эдемский сад»? Запустить себя заново, но уже без «Автоверсума»?

– Может быть, и придётся, – он тут же добавил: – Если только мы ещё можем полагаться на вселенную ТНЦ. Сделает ли она всё, что запрограммировано, не изменит ли процесс запуска, не подведёт ли… А то и не протащит ли туда модифицированные законы, от которых мы хотим убежать.

Мария посмотрела на Город. Здания пока что не рушились, иллюзия не распадалась.

– Если мы не можем полагаться даже на это, – сказала она, – что остаётся?

– Ничего, – мрачно ответил Дарэм. – Раз мы больше не знаем, как работает вселенная, мы бессильны.

Мария выдернула руку из его ладоней.

– Ну и что вы собираетесь делать? Думаете, если получите больший доступ к «Автоверсуму», чем обеспечивают каналы данных, проходящие через информационный узел, то сможете восстановить правила ТНЦ? Если целая грань пирамиды крикнет прилегающим процессорам «стоп», будет ли это значить больше, чем обычная цепочка передачи приказов?

– Нет. Попытаться можно, но я не верю, что это сработает.

– Тогда… что?

Дарэм напористо подался вперёд.

– Мы должны вернуть свои законы обратно. Нужно отправиться в «Автоверсум» и убедить ламбертиан принять наше объяснение их истории – раньше, чем они получат чёткую альтернативу. Мы должны убедить их, что мы их создали, пока это не перестало быть правдой.

29

Томас сидел в саду и смотрел, как роботы ухаживают за клумбами. Их серебряные конечности поблёскивали на солнце между ослепительно-белыми бутонами. Каждое движение было точным, экономным, без колебаний и пауз. Механизмы делали то, что должны были делать, не останавливаясь.

Когда роботы ушли, Томас всё ещё сидел и ждал. Трава была мягкой, небо светлым, воздух прохладным. Его это не обманывало. Такие моменты случались и прежде – почти спокойные. Они ничего не значили, ни о чём не возвещали, ничего не меняли. Их всегда сменяли новые видения распада, кошмары с мучениями. И очередное возвращение в Гамбург.