Миф о Христе. Том II - Артур Древс

конечно, вряд ли можно поверить. Побуждение к признанию существования распятого спасителя, однако, отнюдь не нуждается в наличии исторического события, оно могло возникнуть также и из того, что факт страданий и смерти Иисуса нашел поруку в пророчестве Исайи[68].

Пока Иисус был культовым богом узкого круга людей, и вера в него[69] пребывала в мистической неопределенности и тумане мифологических идей, благочестивым иудеям он казался безопасным. Ведь, уже в течение долгого времени образы Иисуса и Яхве сливались воедино, и религиозная основа иудаизма — монотеизм — казалось, не подвергалась опасности.

Но когда, после разрушения Иерусалима, благочестивые иудеи, лишенные политической самостоятельности, свое национальное единство и свою внутреннюю связь могли находить только в единстве национальной религии, когда они вследствие этого туже стали затягивать узду церковного управления, а односторонним, чисто внешним соблюдением закона превратили монотеизм в застывшую догму, тогда Иисус отделился от Яхве, бог религии сект противостал богу официальной религии в качестве самостоятельного божественного существа. И только теперь возникла та смертельная вражда, с одной стороны, между фарисеями и книжниками, отстаивавшими с крайней нетерпимостью монотеизм в его отвлеченной форме и в связи с этим исполнение всех ритуальных предписаний закона, с другой стороны, — сектами, которые, как это рисуют нам евангелия, пользовались также симпатиями простого народа. Под страшным гнетом политических и социальных условий, среди лишенного прав и искореняемого иудейского народа, принимая во внимание потребность времени, которая с потерей храма достигла высшей степени, казалось, что теперь на самом деле пришло то время ужаса, о котором предсказывали пророки, что оно должно было прямо предшествовать пришествию мессии. Следовательно, теперь должны были осуществиться данные раньше обетования. А в этом заключалось для иудейских сектантов требование выйти со своим «гносисом» из замкнутости и тайников мистических сект и кружков на проповедь своей веры в Иисуса всему народу.

Возбуждаемые, быть может, своими видениями, в которых, по их мнению, они созерцали телесный образ воскресшего «господа», бродили в то время вестники этой религии и разносили по стране «благую весть» о скором пришествии мессии и о близости наступления царства небесного. На площадях и улицах звучал призыв к перемене образа мыслей чрез веру в господа Иисуса Христа. Только благодаря этому сделалось опасным данное новшество в официальной иудейской религии. «Огромный скачок от мессианской надежды, витавшей еще в голубой дали, к уверенности в обладании, в исполнении, эту радость, это славословие богу за то, что он дал им со своим рабом Иисусом, как все это выступает пред нами в древних молитвах», Вейс может объяснить себе только фактом существования «реального Иисуса», «влиянием его личности» и событиями его земной деятельности.

Но эта уверенность в обладании давно была собственностью иудейских сектантов, прежде чем они стали выступать со своей верой на более широкую сцену и делать ее предметом открытой пропаганды. Впрочем, может быть, Павел и другие уже раньше сделали в этом отношении почин. И если это только теперь стало проявляться с полной решительностью и в большей степени, то не потому, что исторический Иисус послужил причиной этого, а потому, что общее положение вещей того времени воспламеняло религиозное чувство, и для сектантов являлось прямо-таки обязанностью и долгом «открывать» соплеменникам и остальному человечеству свое «ведение» (гносис) о происшедшей искупительной смерти спасителя и о близости царства небесного и, таким образом, вызывать в них необходимую для спасения перемену мыслей. Правда, и остальные иудеи верили в скорое пришествие мессии. Но эта вера так часто уже была обманута, что ее сила и убедительность все более и более угрожали улетучиться. Сектанты же владели сильной порукой за эту веру в своей как астрально, так и на пророках обоснованной культовой легенде об Иисусе, который, будто бы, добровольно принес себя в жертву, дабы вернуться потом в роли царя и судьи над своим народом. Это было ново, необычно, но как раз благодаря этому оно овладевало умами того времени и находило у собственных иудейских соплеменников тем большее признание, поскольку эта вера обращала свое острее против ханжества и высокомерия фарисеев, и поскольку возврат сектантов к простой, понятной морали пророков и сборников изречений всех тех людей, которые искренно заботились о своем внутреннем совершенстве, предоставлял возможность религиозного спасения. Может быть, в это время были внушены слова Луки (11, 52): «Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения (гносис); сами не вошли и входящим воспрепятствовали». Эти слова относятся к тому, что представители официальной иудейской религии отказались от своей прежней склонности к астрологии и стали бороться против астрологических умозрений гностиков. Вместе же с тем стало рушиться астральное обоснование мессианской надежды, оставалось только пророческое; исконно-астральный Иисус начал тем более бледнеть и уступать место историческому Иисусу, чем глубже новая вера проникала в массы, чем больше гносис применялся к пониманию простого народа, для которого мнимая историчность спасителя становилась возмещением утраты мифического и астрального характера религиозного мировоззрения гносиса.

и) Иисус, фарисеи и книжники.

Тем самым наше исследование подходит к вопросу о взаимоотношениях между Иисусом и фарисеями. Еврейские ученые, вроде Хвольсона, часто выражали свое удивление евангельским изображениям этих взаимоотношений.

Чем же, собственно говоря, — спрашивали они, — могла быть вызвана смертельная вражда между Иисусом и представителями официальной иудейской религии? Невозможно, чтобы основанием для этого могли послужить религиозно-нравственные моменты. Ибо в этом отношении между ними в сущности не было уже такой резкой противоположности. «В учении и изречениях Иисуса, — говорит Хвольсон, — нет ничего, что могло бы оскорбить религиозное чувство воспитанных на фарисейских законах и знакомых с фарисейской, т. е. раввинской литературой иудеев». Иисус мог проповедовать в синагогах, где господами положения были фарисеи; следовательно, не может быть, чтобы он нарушал закон. Впрочем, говорят, что Иисус определенно держался закона, о котором он говорит, что пришел не нарушить его, а исполнить, выражение, которое почти буквально повторяется в талмуде: «Ни одна буква учения никогда не изгладится» и «Ноев закон не упразднили, но еще пополнили». В евангелии Матфея (23, 3) Иисус дает даже определенное и ясное наставление ученикам во всем следовать предписаниям фарисеев. Но, по-видимому, основанием для этого послужила книга Иисуса, сына Сирахова (7, 33): «Бойся господа и почитай священника, и давай ему часть, как заповедано тебе». Если Иисус, якобы, не обращал внимания на то или иное предписание, или толковал их по-своему, то тем самым он, во всяком случае, не совершал еще ничего необыкновенного. Ведь, различия в толковании и применении предписаний закона были многочисленны даже среди фарисеев