Жена башмачника - Адриана Триджиани

Чиро сел на кровать и развернул мамино письмо.

Дорогие Эдуардо и Чиро!

Я так горжусь своими мальчиками. Чиро, ты стал обувным мастером, твой брат – священником. Мать хочет, чтобы ее дети были счастливы. Знайте, это все, чего я когда-либо желала для вас. Чиро, когда я оставила тебя с братом в монастыре, я собиралась вернуться ближайшим летом. Но мое здоровье сильно ухудшилось, и я не смогла возвратиться в Вильминоре. Сестры были так добры, что посылали мне ваши оценки и все новости о вашей жизни в монастыре. Я была счастлива узнать, что камины и печи всегда готовы к топке. Сестры сообщали, что до того у них еще никогда не горели все очаги разом, что никогда в монастыре еще не было так тепло. Я так горжусь вами. Я надеюсь, что когда-либо выздоровею настолько, что смогу увидеть тебя, Чиро, и твоего брата Эдуардо. Ваша мама любит вас.

Над площадью Святого Петра в Риме повисли низкие свинцовые тучи, дождь серебряными иглами падал на булыжную мостовую. Площадь перед Ватиканом пустовала – толпа искала убежища от проливного дождя под колоннадой, как и голуби, рассевшиеся на карнизе, подобно нотам на музыкальном стане.

Чиро стоял у красного обелиска, по железной каске струился дождь. Он сделал последнюю затяжку, отбросил окурок и зашагал ко входу в храм вместе с вереницей черно-белых монашек, шествовавших в стройном порядке к базилике. Чиро снял каску, поклонился монахиням и вошел с ними в собор. Улыбнувшись, он подумал о сестре Терезе, которая советовала ему искать именно черно-белых, если он будет чужим в незнакомом городе. Чиро везде теперь чувствовал себя чужим.

Он занял место на скамье позади монахинь. Они склонили головы в молитве, но Чиро смотрел по сторонам, разглядывая архитектуру собора – так, будто они были в церкви Сан-Никола и он прикидывал объем работы перед весенней уборкой. Жизнь его брата должна была вот-вот измениться навсегда, а туристы и паломники как ни в чем не бывало бродят по собору, останавливаясь помолиться около гробниц и рак с мощами. Все как обычно. В воздухе не чувствовалось ничего особенного.

Группа африканских священников в золотых одеждах прошла по левому трансепту и исчезла за главным алтарем. Чиро подумал, что Ватикан похож на огромный вокзал, где под одной кровлей собрались пассажиры, следующие в разные пункты назначения.

Вскоре левый неф заполнился священниками в коричневых францисканских рясах, подпоясанных белыми веревками. Чиро смотрел, как готовящиеся к рукоположению молча скользят мимо.

Вслед за коричневыми рясами двинулся хор алтарников, несших свечи в медных подсвечниках. За ними двумя длинными колоннами – кандидаты в белых накрахмаленных одеждах. Они заполнили капеллу Святого причастия справа от центрального нефа. Руки их были скрыты длинными развевающимися белыми рукавами, головы благоговейно склонены.

Чиро прошел к охраняемому стражей Ватикана канату, чтобы лучше видеть лица семинаристов. Он внимательно разглядывал их, одно за другим, пока наконец не отыскал Эдуардо, в ослепительно белом одеянии.

Чиро подобрался ближе, протянул руку поверх каната и дотронулся до ладони брата. Эдуардо улыбнулся ему, но два гвардейца уже схватили Чиро, оттащили его в боковой проход, а затем – в заднюю часть церкви. Он не сопротивлялся. Пусть хоть в Тибр бросят – он увидел Эдуардо в самый важный день его жизни. Только это и имело значение.

Чиро объяснил гвардейцам, что его брат сегодня принимает сан. Они сжалились и позволили ему смотреть из задних рядов.

Эдуардо распростерся на мраморном полу: руки крестом, лицо прижато к плитам; над ним склонился кардинал в рубиново-красном цукетто[70], совершая миропомазание. Когда брат встал, получив благословение, Чиро заплакал. Еще долго стоял он в церкви после церемонии, надеясь, что брат выйдет из ризницы в храм, чтобы положить на аналой Библию, приготовить чашу для Святого причастия и зажечь свечи к мессе, как это много раз бывало в Сан-Никола.

Но у Святой Римской церкви было на этот счет другое мнение. Как только Эдуардо стал священником, его тотчас отослали прочь. Эдуардо уже был на пути к месту своего назначения, которое могло находиться где угодно! На Сицилии, в Африке – или совсем близко, в садах на Монтекатини в центре Рима.

Чиро было предписано вернуться домой, в Америку, через неаполитанский порт. Билет до Неаполя он купил на железнодорожном вокзале.

Стоя на платформе в ожидании поезда, Чиро представлял, что можно выйти из Рима по древнеримской дороге, Виа Тибериус, добраться до Болоньи и сесть там на поезд до Бергамо. Он так и видел, как едет в повозке по Пассо Персолана, поднимаясь все выше в горы, и смотрит вниз, в ущелье, думая, что бурая осенняя ежевика ничуть не хуже весенних цветов. Чиро представлял, как будет восхищаться абсолютно всем в своих родных горах, но в груди щемило вовсе не от тоски по какому-то конкретному месту. Эта боль была связана с чем-то еще. Он знал – чтобы утолить эту боль, он должен вернуться в Америку.

Энца выключила настольную лампу рядом со швейной машинкой, встала с табурета и потянулась.

– Эй, привет! – Вито просунул голову в костюмерную. – Как насчет ужина?

– Как насчет «да»? – Энца надела жакет.

– Где Лаура? – спросил Вито.

– Колин пригласил ее сегодня к себе, повидаться с мальчиками.

Подмигнув, Вито замурлыкал свадебный марш: «Пам, пам, пам, пам…»

– Куда пойдем? – Энца достала из шкафа пальто. – Мне понадобятся перчатки?

– И шляпка.

– Шикарная?

– Возможно.

– Я шикарная девушка, – сказала Энца.

– И с каких это пор?

– Есть один джентльмен, который таскает меня по разным модным местам. И теперь я пью только из баварского хрусталя, а если икра недостаточно холодная, я просто не способна ее съесть.

– Бедняжка!

– Боюсь, я никогда больше не увижу Хобокен.

– Ты можешь помахать ему из каюты первого класса «Куин Мэри».

Когда они вышли из Мет, Вито взял Энцу под руку. Они повернули на запад. Энца решила, что они направляются в одно из его любимых бистро в театральном районе – тесные комнаты со стенами из глазурованного кирпича, низкие лампы и стейки с кровью. Но Вито вел ее в направлении доков Вест-Сайда в районе Тридцать восьмой улицы.

Вскоре они очутились на самой настоящей стройке, ил и грязь были засыпаны ровным слоем гравия. Возле берега стояли десятки грузовиков, рядом накренилась бетономешалка. Повсюду громоздились батареи из стальных бочек, гигантские катушки кабелей, корзины с кирками и тачки, полные огромных лопат.

Энца ждала на мостках около строительного вагончика, а Вито нырнул внутрь. Энца хихикнула про себя. Вечно Вито затевает для нее приключения. То арендовал чертово колесо на Кони-Айленд для них двоих, то затащил в нелегальную забегаловку со спиртным, где джаз и джин были одинаково мягкими. Вито знал, как надо жить, и хотел прожигать эту жизнь так, как ему нравилось. Через минуту он вернулся с двумя касками, одну вручил Энце.