Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Виктория Кирдий

Голуби стучат по крыше, паучки иногда повисают перед носом на канате, ну кто там – мухи, комары, моль!

Но тараканов не было, и я этим даже гордилась.

Пока я ошеломленно рассматривала утреннего гостя, он отморозился и стреканул в сторону моей подушки.

Вскочив, как ошпаренная, я сорвала подушку с места, раскидала простыню, матрас, раскурочила всю постель – но тараканчика и след простыл.

Он исчез, оставив неприятное ощущение незавершенного важного дела.

И через пару часов я узнала, что мама умерла.

Эти два события с тех пор соединились в моей голове, не имея под собой ни малейшей рациональной связи.

И хоть тот год вряд ли был в чем-то виновен, но я его так и премировала – год Таракана.

Я даже не помню, что в нем еще было, наверняка что-то хорошее, но не могу перешагнуть через то темное утро.

Раздался звонок домофона, открывать пошуршал младший. Судя по вопросам-ответам, пришел старший.

Я не вставала, скорей всего, он где-то перекусил с друзьями шаурмой – ах, как бы я раньше сердилась на это!

Говорят, семья – это когда по шуму воды понимаешь, кто моется в душе.

По совокупности звуков я всегда знаю, в каком настроении пришли мои домашние.

В этот раз что-то было не так.

Необычно долгая возня в прихожей, перешептывание, оханье, смешки, преувеличенное нетипичное топанье и неестественный голос сына:

– Мам, смотри, кто тут!

Давление подскочило еще выше – обруч вокруг висков сжался туже.

Ничего хорошего от сюрпризов я не жду – оставьте меня в покое, буду двигаться по заведенному маршруту – кровать, плита, магазин.

Буду вас любить, насколько смогу.

Не выбрасывайте меня, я еще пригожусь…

И тут на руках сына я увидела щенка.

Маленькая темноглазая девочка с ушами сидела смирно и бесстрашно.

Давление скакнуло так, что я решила поприветствовать инсульт.

Ваше страстное заветное желание исполнялось когда-нибудь страшно не вовремя?

– Ваймееее, – пропищала я с красным лицом и взяла на руки маленькую собачку корги.

Корги!

Буря пронеслась в голове – где он ее взял?!

Сын тем временем снимал меня на телефон, взбудораженный своим подарком, и я снова не дрогнула и делала все, как надо, – закатывала глаза, и сюсюкала, и не могла сделать то, что хотела больше всего, – закричать и швырнуть щенка, а потом убежать из дома туда, где моя мама умирала одна, ночью, и ей было так страшно и больно, и никого из детей рядом, я спала в это время, спала, и только утренний таракан сообщил мне, какая я тварь, и что отныне я круглая сирота, и больше никогда мама не расскажет мне про амарант.

Собачка же была – настоящая огромная сбывшаяся мечта.

Как Ален Делон, который пришел к тебе в сорок восемь лет и поцеловал руку, а ты давно замужем, а любила-то его в четырнадцать, и вообще он морально устарел.

Да это не он, а я морально устарела.

Я перезрела для собаки!

Дети угугукали над щенком, а я пошла в комнату мерить давление.

Черт побери, что творится в моей жизни?!

Мне надо заниматься здоровьем, а я буду дама с собачкой.

Толстая дама в черном пуховике-шкапчике.

– С ней пока нельзя гулять, до прививок, – начал рассказывать сын все заповеданные инструкции.

За час мы разобрались с режимом для крошки – она освоилась и катилась по дому, путаясь под ногами.

Само очарование!

Где она будет спать?

Что делать с кошкой?

Чем отмывать песьи пахучие лужи?

Господи, если Ты хотел меня за что-то наказать, у Тебя получилось.

Новый год мы встретили, передавая друг другу щенка, словно кубок с кипятком.

– Я же разрешил вам кошку, – упрекнул меня муж. – И вы сели мне на голову! Только не собаку в доме! Это же квартира, теперь все будет вонять!

Я швырнула все, что держала, и ушла плакать.

Только бы не показать ребенку, что его подарок – драгоценный во всех смыслах, такой точный, такой щедрый – пока что одна лишь головная боль.

Спустя некоторое время настала пора выводить Кикимору в люди, чтобы приучить ее к гигиене.

Я выходила из дома, еле волоча ноги, таская не слишком-то легкую вонючку на руках по лестнице.

Мы ходили с ней часами по холодным, неприятным улицам, я все время с тоской смотрела ей под хвост – не сделала ли она часом свои дела?

День за днем она выматывала мои нервы, но спустя месяц я заметила, что давно не трогала тонометр.

– А ты похудела, знаешь, – одобрительно сказал муж. – Мне-то все равно, но штаны лучше сидят!

Все счастье современной женщины заключается в похудении.

Дни и недели ходили мы в любую погоду, девочка не проявляла особой привязанности, кидаясь к любому человеку, который ласково ее позвал.

– Она дура какая-то, – жаловалась я подругам. – Не собака, а шаболда!

– Ты только о ней и говоришь! – хором сообщили мне подруги.

Глазки у моей собачки янтарно-ореховые, прозрачные, в них как будто навсегда застряло заходящее солнце.

– Посмотри, она спит на моих чустах [20],– торжественно объявляет кормилец, указывая на спящую в обуви собаку.

– Скорее на твоих ЧУВСТВАХ, – остроумная я какая, да?

Та лежит так тихо, как будто не дышит, и я немедленно впадаю в панику и кладу руку на пузо.

– Оставь ребенка, разбудишь.

Как положено матери младенца, доделываю все дела, пока он спит.

Утро отныне начинается совсем по-другому.

В сон проникает ритмический звук разламываемой двери гостиной – некогда делать упражнения лежа, массаж и аутотренинг, надо вскочить и бежать к собачке-Халку.

Он сидит и смотрит снизу, трогательный, как снежинка, как будто кто-то другой, неизвестный громил квартиру.

На улицу после прививки снова нельзя, поэтому проверяем пеленки, насыпаем миску, успеваем умыться и одеться и далее – моем пол.

Кикимора – это самое частотное среди длинного списка имен собачки – восторженно нападает на швабру, мельтешит как метроном, обманом выманиваю ее в коридор – там сидит Командор Кошка, безмолвный и ужасающий, и только два зеленых прожектора пронзают полумрак.

Кикиморе по барабану, она трусит куда ей надо, тявкает, голос не слушается – на выходе звук раздавленной резиновой лягушки.

Командор виртуально плюет в нас и исчезает.

Полы чисты, теперь можно запускать торпеду.

Торпеда, она же крокодил, она же Кикимора, она же Халк, врывается на свою территорию и уносит вдаль зазевавшийся тапок.

Прощайте, тапки, ваша судьба была почетна, салют.

Вчера кормилец чуть не наступил на спящую