Перелетные птицы - Алла Кроун

— Жаль, что советские евреи не могут последовать примеру своих немецких братьев и уехать из страны.

Брат и сестра посмотрели друг на друга. Наступившая тишина сгустилась, слова, оставшиеся невысказанными, пробудили старую боль. Надя в последнее время была слишком занята и поглощена событиями своей беспокойной жизни, чтобы думать об Эсфири. Но теперь между ними как будто возник ее призрак. Медленно Надя накрыла ладонью руку брата, как делала уже сотни раз.

— Кто знает, Сережа, может быть, она спаслась и живет сейчас где-нибудь в Америке. Она ведь об этом мечтала.

Сергей вздохнул.

— Мне не нравится в Шанхае. Здесь я никогда не смогу чувствовать себя в безопасности. Когда закончится война, нужно серьезно подумать о том, чтобы эмигрировать в Америку.

Надя кивнула, но не произнесла ни слова. У них должна быть мечта. Что такое жизнь без мечты? Ее мечта была другой, но поделиться ею с Сергеем она не могла. Во всяком случае, пока. Она уже написала Алексею, полагая, что японцы в Шанхае слишком заняты контролем за средствами связи и борьбой с подпольными группами, которых в городе было предостаточно, чтобы сводить с кем-то личные счеты. Харбин был далеко, да и Рольф уверил их, что им ничего не грозит. Надя чувствовала, что он многого им не рассказывает, но на этот раз она и не хотела знать больше, надеясь только на то, что Марина счастлива с ним. И все же материнский инстинкт не давал ей покоя, отзывался ноющей болью где-то на самом донышке сердца. За три месяца, проведенных в Шанхае, в Марине что-то переменилось. Перемена была едва заметной, и все же она беспокоила Надю. Ее дочь ходила на курсы медсестер, прилежно училась, но, когда она улыбалась, ее чистые серые глаза оставались серьезными.

Надя решила, что поговорит с дочерью, спросит, что с ней происходит. Зачем еще нужны матери, если не для того, чтобы выслушивать детей и предлагать помощь? Нельзя повторять ошибку собственной матери — молчаливое сочувствие не для нее. Она должна расспросить Марину о Рольфе и узнать, как они ладят.

Рольф вышел из служебной машины в пяти кварталах от того места, куда направлялся. Дождавшись, когда машина скроется из виду, он пошел в сторону французской концессии, где Йейтс-роуд переходила в Рут де Серз. Дойдя до Авеню Фош, он остановился. Искушение пройти вдоль элегантных китайских магазинов подарков на Яцесс-роуд, как называли эту улицу русские, было слишком велико, и он повернул обратно. Рольф посмотрел на часы у себя на руке: всего два часа, можно не спешить. Этими сентябрьскими днями воздух был пропитан влагой, но немилосердная летняя жара спала, и он чувствовал себя вполне комфортно в своем сшитом на заказ льняном костюме. Рольф зашел в первый же магазин, где молодой китаец приветствовал его на ломаном английском:

— Добрый день, господзина. Чего хотеть этот раз?

Внимание Рольфа привлекла белая атласная куртка с большими вышитыми золотом драконами. Китаец снял ее с вешалки.

— Очена хорошо, господзина. Только для вас сегодня специальный цена!

Рольф любил торговаться с продавцами за какую-нибудь вышитую тряпку, кусочек нефрита или необычную фарфоровую вазу, и сегодняшний день не был исключением. Он предложил свою цену и, когда продавец не согласился, с решительным видом развернулся и направился к двери, зная, что его тут же окликнут. В конце концов сошлись на более-менее приемлемой сумме, и Ваймер покинул магазин с аккуратно свернутым пакетом, в котором лежали атласная куртка с драконами и тапочки к ней в комплект.

Решив не срезать путь по шумной Авеню Фош, до Авеню Жоффр он прошел по тихой Рут де Серз. К тому же ему нужно было подумать.

Судьба была к нему благосклонна, и в прошлом он на жизнь не жаловался. Прошло уже десять лет с того дня, когда в 1931 году он покинул родовой замок, чтобы вступить в нацистскую партию. Исполнительный и легко приспосабливающийся, Рольф быстро поднялся по служебной лестнице. Однако со временем ему все труднее и труднее было оправдывать для себя существование тайной государственной полиции — гестапо.

Рольф расслабил галстук. Воздух был такой влажный, что было трудно дышать. Он вспомнил, как однажды, когда только познакомился с Мариной, они заговорили о политике и он принялся защищать свой патриотизм. Вот только не сказал он ей тогда, что специально напросился на работу подальше от Германии, чтобы не слышать каждый день пугающий девиз «Deutschland über alles»[18]. Его очень беспокоила агрессия родной страны и то, к чему она могла привести. Конечно же, эта тревога не покинула его и за границей, но здесь он, во всяком случае, чувствовал себя свободнее.

Основным его занятием в Харбине была помощь японским властям в выявлении вражеских агентов, и для конспирации ему дали незначительную должность в консульстве. После того как в 1937 году японцы заняли Шанхай, Ваймер стал часто бывать в этом городе с докладами для своего начальства. Таким образом, когда они с Мариной переехали, в Шанхае он уже не был новичком. Кроме того, он был даже рад перебраться из провинциального Харбина в многонациональный, захватывающий дух мегаполис.

Марина… Рольф вздохнул. Он всегда думал, что, когда соберется жениться, выберет немецкую девушку. Но Марина пленила его своей свежей красотой и гибкой, изящной фигурой с той самой минуты, когда он впервые увидел ее на улицах Харбина. Потом, в булочной Зазунова, его очаровали ее чистые невинные глаза и диковатость.

Когда их роман только-только начинался, Марина расспросила Рольфа о его политических убеждениях, и уже тогда ему стоило бы понять, что она будет продолжать задавать непростые вопросы, но его буквально ослепили ее юношеская живость и прямота. Да и уверенность в себе, свойственная Марине, придавала ей изюминку, которая действовала на него, как магнит. Он не мог противиться этому влечению. Несмотря на то что всех русских он полагал посредственностями, искренность Марины совершенно обезоружила его. Он считал, что, женившись на ней, получит и преданную, безропотную домохозяйку, и прекрасную женщину, которую не стыдно будет показать даже в самых высоких кругах.

Как же он ошибся! Жена стала для него причиной постоянного стыда: она учила немецкий и начинала задавать неудобные вопросы его коллегам-нацистам.

Поначалу Марина интересовалась работой мужа, но после нескольких его уклончивых ответов перестала говорить на эту тему. Потом он заметил, что она стала все больше времени проводить в школе медсестер, и начал всячески поощрять ее стремление заняться собственной карьерой. Чтобы еще больше отвлечь ее от своих дел, он стал помогать ей заводить знакомства с русскими студентами. Изначально Рольф считал большой удачей, что у Марины появились собственные интересы и что она как будто перестала задумываться о том, чем занимается долгими часами в своем кабинете ее супруг. Но со временем она сама стала чаще уходить из дома, и теперь уже это начало злить его.

В делах интимных она была пассивна и покорна. Ваймеру это не нравилось, и он частенько находил grande passion[19]в другом месте.