Соблазнение строптивой - Шарлин Рэддон

Дженна узнала, что значит постоянно спотыкаться во тьме, заключенной в толщу гранита. Она узнала, что в темноте невозможно определить, сколько времени. Узнала, что слепота обостряет восприятие каждого звука так, что собственное дыхание кажется ревом торнадо. Узнала истинное значение слова «одиночество». А еще она узнала, что обладает качествами, которые ей не нравятся.

Дженна Ли-Уиттингтои была трусихой. Даже в детстве она была трусихой. Девочке не хватало мужества признать, что ее мама отличается от остальных матерей, и поэтому она всем ломала носы, пока эти все не отказались от попыток заставить ее посмотреть правде в глаза. Она не хотела прощать отца за то, над чем он был не властен, потому что ей не хватало смелости дать ему еще один шанс. Дженна презирала всех женщин, включая собственную мать, за то, что они позволяли мужчинам управлять собой. А самой страшно было стать настоящей женщиной и рискнуть испытать женскую боль.

Она боялась крошечных зверьков с тонкими голыми хвостами. И она испытывала чудовищный, позорный ужас перед темнотой.

Последняя фобия была для Дженны новой. И у нее возникло чувство, что от этого страха она нескоро избавится – если проживет достаточно долго, чтобы выбраться из этой каменистой преисподней.

Паника червем подползала к сердцу, заставляя его стучать быстрее. А не заблудилась ли она? С того времени, как она проснулась и стала на ощупь пробираться по штреку, прошло, наверняка, уже много часов. Бренч! Ах, Бренч, где ты?

Дженна снова и снова ловила себя на том, что молится, чтобы он нашел ее и покончил с этим ужасом. Делая каждый следующий шаг, хотя и двигаясь очень осторожно, она боялась провалиться в дыру, о которой предупреждал отец, – в штреке, пролегающем рядом с основным тоннелем шахты «Серебряный слиток» и заканчивающимся тупиком.

Во многих отношениях было бы предпочтительнее оказаться в этом штреке, поскольку Дженна пришла к выводу, что если она не там, то, должно быть, заблудилась где-то в заброшенной шахте Мэрфи.

Желудок урчал от голода. Мысли прыгали в голове, как пули в металлическом барабане. Из пересохшего саднящего горла вырвался хриплый смех, когда Дженне вспомнилось, как кто-то из шахтеров говорил ей, будто женщина под землей – это дурная примета. Она и тогда рассмеялась, но в том смехе не было нотки помешательства. Все еще хихикая, Дженна провела языком по губам, чтобы увлажнить их, и попыталась свистнуть – еще один предвестник неудачи. Не получилось никакого звука, кроме шипения выходящего из сжатых губ воздуха. Ну и ладно. Ей и без этого не везет.

А может, это гном, о котором рассказывали шахтеры? С такими длинными руками, что может, не нагибаясь, застегивать сандалии? Может, это он подставил подножку и заставил ее уронить подсвечник? А шуршание и скрежет, исходивший, как она думала, от крыс, на самом деле издавали томминокеры, маленькие мстительные воображаемые существа, наводившие ужас странными голосами в стенах, зловещими постукиваниями и звуками сверления там, где ничего не сверлили. Если ее так и не найдут, она пополнит ряды «призраков гор» – духи жертв обвалов и несчастных случаев на шахтах обречены вечно бродить по подземным тоннелям.

Дженна открыла новый страх – страх сойти с ума.

Она начала читать про себя литанию,[92]повторяя свое имя, место рождения, все параметры тела снова и снова, уверенная, что если будет помнить, кто Она, то сможет не потерять рассудок.

Молодая женщина чувствовала, что теряет сознание. Она привалилась к стене, опустила голову и стояла так, пока мироощущение не пришло в норму. Тогда она двинулась дальше.

Крысы теперь все время были рядом. Они бежали по пятам, повторяя путаный маршрут Дженны, и смеялись над ней тоненькими писклявыми голосами.

Ей никогда уже не увидеть дневного света, говорили они. Она никогда ничего не съест и не почувствует во рту сладкую весеннюю воду. Никогда не сможет сказать отцу, что он прощен.

Никогда больше не увидит Бренча.

Больше не было смысла обманывать себя. Она заблудилась, и никто никогда ее не найдет – кроме крыс. Крысы, крысы, повсюду только крысы.

Камень застучал по стенкам расщелины, падая в пропасть и разрезая тишину тупикового штрека зловещим эхом. Растянувшись на животе над краем обрыва, Бренч вытянул руку с фонарем как можно дальше и всмотрелся в холодные черные глубины. Постепенно грохот стих и вокруг наступила тишина – как в могиле.

Свету фонаря не под силу было проникнуть в черноту глубокой дыры. Никак нельзя было определить, там Дженна или нет. И если она там, он уже ничего не мог для нее сделать. Она не выжила бы после падения. Скалистая пропасть навеки стала бы для нее могилой.

Бренч отогнал мрачные мысли. Он не смирится со смертью Дженны, пока собственными глазами не увидит ее безжизненное тело. Даже если придется спускаться на веревке к самому дну этой бездны.

– Нехорошее тут место, мой друг. – Мигель стоял на приличном расстоянии от зазубренного края жуткой пропасти, упираясь руками в колени и заглядывая Бренчу через плечо. Его голос был тихим и тревожным. – Видишь что-нибудь?

– Нет. – Бренч неловко поднялся, потирая больную ногу. – Ее там нет.

– Этого нельзя знать наверняка, amigo. Нигде больше нет ее следов. Куда еще она могла…

– Черт побери, Мигель, я сказал: ее там нет.

Испанец отступил, подняв руки.

– Тогда где нам искать твою novia?[93]Скажи?

«Возлюбленная – так Мигель назвал Дженну. По-прежнему ли она моя возлюбленная?» – подумал Бренч, вглядываясь в темноту штрека.

– В шахте Мэрфи.

– Мэрфи… Ах, si, заброшенная шахта, о которой ты рассказывал. Та, с которой вы соединились, когда пытались свернуть к западу. Думаю, это возможно.

– Она должна быть там. Пойдем скорее.

Пятнадцать минут спустя, пройдя по главному тоннелю второго штрека, они увидели впереди свет. Бренч остановился как вкопанный и высоко поднял фонарь. Кто бы это ни был, он должен был идти от входа, до которого оставалось уже недалеко. Наверное, это возвращался Сэл Треноуэт после того, как доставил Рембрандта, Таттла и Хендрикса в Парк-Сити. И все же…

– Дженна?

В его крике была надежда и страх.

Согласно тому, что Макколи узнал от отца Юджинии, прошло уже почти двадцать четыре часа с тех пор, как она отправилась за помощью. Ее никто не видел. Бренч тысячу раз проклял себя за то, что медлил со штурмом хижины, ведь та оказалась пустой.

Вскоре после наступления темноты стал моросить дождь, и это значило, что по следам невозможно определить, куда Хендрикс увел заложников. Спасательный отряд, конечно, начал искать в шахте, но надо было действовать осторожно, а это очень замедляло процесс. Пришлось потратить полночи, чтобы удостовериться, что первый штрек пуст. Прошло еще несколько часов, прежде чем они обнаружили в каверне троих травмированных мужчин.