Мир из прорех. Иные земли - Яна Летт

«Ты мой. Мои законы – это и твои законы. Не забывай об этом, дитя».

В следующий миг он забыл, что собирался ответить богине, потому что Артем, все еще без сознания, вдруг оторвался от песка, будто наполнившись летучим легким воздухом, – и полетел вверх, выше, выше – прямо к зубастой, широко разинутой пасти.

– Нет! – крикнул Ган. – Нет! Отстань от него!

Прежде чем Тофф успела помешать ему, Ган бросил в Тень кинжал – но тот бессильно нырнул в песок, не преодолев и половины пути.

– Артем! Арте! Очнись!

Лицо Артема казалось безмятежным, словно он мирно спал.

А потом Тень притянул его к себе – совсем близко, и Ган ждал, что на песок хлынут новые потоки крови… Но этого не случилось.

От морды Тени отделилось что-то вроде облака – темного, плотного, но полного крохотных серебристых вспышек, похожих на молнии. Это облако дрожало, мерцало, клубилось и вспыхивало… и приближалось к Артему.

Ган закричал от гнева и бессилия, рванулся изо всех сил – бесполезно. Ему оставалось только смотреть.

Облако дернулось, как будто ожило, – от него отделился длинный тонкий щуп, который приближался к Артему, дрожа и поводя дымчатым рыльцем из стороны в сторону, словно принюхиваясь.

Дайна тихо застонала у него за спиной, и Ган поразился тому, что она еще жива. Он не мог облегчить ее страдания – богиня не давала ему сделать ни шагу.

– Отпусти меня. Я помогу ей.

Тофф молчала.

Наконец мягко и неумолимо, как медицинский инструмент в уверенных руках, щуп скользнул к лицу Артема – проник в ноздри, уши, рот, окутал неплотно прикрытые веками глаза. Серебристые молнии плясали в темноте, сталкиваясь и переплетаясь, а потом тоже устремились к Артему – внутрь Артема.

– Что происходит? Что он делает? Ответь, ты… Что с ним будет?

«То, что должно. Он принадлежит Аждая».

Тень сотрясался от конвульсий – как будто вместе с туманом из его пасти выплывало все его жуткое темное нутро, как будто весь он выворачивался наизнанку. Небо, и без того потемневшее, стало теперь чернее ночи – облако разрослось, заполнило собою, кажется, весь мир, вращаясь вокруг эпицентра – лица Артема, бледного, опрокинутого.

Озерные птицы, спрятавшиеся в лесу, закричали разом, пронзительно, высоко, – казалось, кричит весь лес. Черное облако завихрилось, закрутилось в маленький смерч, увлекающий за собой берег, воды озера, лес, кричащих птиц, кровь на песке, стонущую окровавленную Дайну. Среди этого безумия оставался невозмутимым и безмятежным только Артем – белый, как свет, парящий в нескольких метрах над землей.

А потом смерч ринулся, метнулся в одну точку – ударил в Артема со всей силы, и Ган ждал, что того сомнет, скомкает, как от удара об стену, но ничего не случилось – смерч, сужающийся к концу, вслед за щупом устремился в Артема.

Гану казалось, все это длится бесконечно, но, когда на небе снова появилось вечернее солнце, он понял, что прошло всего несколько минут, не больше.

Артем продолжал парить над песком, слегка покачиваясь, как на невидимых качелях, – а Тень падал на землю, медленно, долго, как будто воздух под ним густел. Песок принял его беззвучно – странно маленького, легкого, опустевшего, похожего на сброшенную змеиную кожу. Тьма больше не клубилась над его пастью – на ее месте Ган увидел три огромные пустые глазницы. Зубы обнажились, как будто Тень умер давным-давно. Безжизненные лапы конвульсивно изогнулись, хвост застыл на песке, похожий на старый корабельный канат.

Бог был мертв.

Ган почувствовал, что снова может идти. Невидимая сила отпустила его. Он оглянулся – Дайна лежала на песке неподвижно, покалеченная рука была повернута под странным углом, но кровь больше не шла.

Артем все еще парил над землей на расстоянии пары метров: он медленно снижался и выглядел безмятежно – мерно поднималась и опускалась грудь.

Ган отвернулся от него и подошел к Дайне – что бы ни случилось с Артемом, ей помощь явно нужнее. Опустился перед ней на колени, пощупал пульс левой руки, отбросил со лба пропитавшуюся ледяным потом прядь. Кожа Дайны была липкой и холодной, зрачки расширены – она дрожала, из горла вырывались хрипы. Удивительно, что она вообще до сих пор была жива, – обычно при таких кровопотерях люди умирали быстрее. Ган бросил взгляд туда, где лежали рядом брошенная Артемом сумка и его кинжал. Он колебался – и все же взял сумку, вытащил бутыль с водой, отвинтил крышку и прижал бутыль к губам Дайны.

– Попей, – сказал он, стараясь говорить тихо и лас ково, – тебе станет легче. Надо восполнить кровопотерю. Все будет хорошо. Ну же. – Конечно, он лгал. Ничего уже не могло быть для нее хорошо, и все же он не мог заставить себя взять кинжал. И дело было не в Тофф.

– Аждая… – Она закашлялась. Вода стекала у нее по щеке.

– Да, Аждая, – пробормотал Ган. – Именно. Полежи спокойно. Смотри, какое красивое небо. Закат. – Он крепко сжал ее ледяные пальцы. – Помощь уже близко. Я посмотрю, как там твое чу… твой бог.

Ган решил не говорить Дайне, что ее бог умер, – последнее милосердие, которое он мог оказать.

Поднявшись, он машинально стряхнул песок с колен, прежде чем пойти туда, где, все еще без сознания, опустился на землю Артем. Ган потряс его за плечо:

– Артем! Проснись, давай, приходи в себя. Проснись! Артем!

Он звал и тряс, и уже почти потерял надежду, когда Артем наконец приоткрыл глаза.

– Кая, – прошептал он, и Ган не выдержал, хмыкнул:

– Вот это вряд ли. Подъем, давай же.

Ресницы Артема снова затрепетали, а потом вдруг широко распахнулись; зрачки расширились, и он уставился на Гана, неожиданно крепко вцепился в край куртки.

– Где… Дайна? Где она?

– Она там. – Он не смог решить, что лучше сказать: «она в порядке» или правду.

– Помоги мне дойти до нее. Пожалуйста, скорее…

Ган не стал спорить – помог Артему подняться и поддерживал его, пока, шатаясь, как в пьяном танце, они шли, загребая песок, туда, где лежала жрица Аждая.

Ей стало хуже. Она уже не хрипела – только тряслась крупной дрожью. Ее лицо заливал пот, и, может, она дрожала от холода.

– У тебя больше прав решать, чем у меня, – сказал тихо Ган. – Если думаешь, что так будет правильнее… я могу ей помочь.

Артем не слушал его. Он неотрывно глядел на Дайну, и его лицо, и без того бледное, теперь казалось зеленоватым, как нежная весенняя трава. Он судорожно вдохнул воздух, горло рефлекторно дернулось, как будто его вот-вот стошнит… А потом Артем упал на колени – его лицо оказалось прямо над лицом Дайны – и открыл рот, точно в безмолвном крике.

Тьма хлынула из него тонкой, но сильной струей, в которой от страшных серебряных молний остались только блики. Тьма влилась в приоткрытые губы Дайны – и она глубоко вздохнула, принимая ее в себя, а потом задышала ровно. На ее побелевшие щеки медленно возвращался румянец. Ган бросил взгляд на руку и не слишком удивился, увидев, что рана зарубцевалась. Он не удивился бы, даже окажись рука на месте, – но руки не было до локтя, и с этим, видимо, ничего не могло поделать даже черное облако.