Широкий Дол - Филиппа Грегори

Это была просто игра, легкое поддразнивание друг друга – наши усталые тела были вполне удовлетворены после ночи любви. Я испытывала наслаждение не столько от этих легких чувственных прикосновений, сколько от сознания, что и эта ночь, и это утро только наши и никто нас не прервет, ничто нам не помешает.

– Когда мы вернемся домой, – сказала я, лениво раскинувшись на постели, – давай сделаем так, чтобы мы могли спокойно побыть вдвоем и днем, и ночью, как сейчас. Я больше не желаю, как раньше, прятаться в холмах или красться среди ночи по темным коридорам.

– Нет, так больше не будет, – сказал Гарри, с несколько отсутствующим видом приподнимаясь и вновь укладываясь на подушку рядом с мной. – Я уже приказал открыть ту дверь, что ведет из моей гардеробной в западное крыло, и теперь смогу в любое время приходить на твою половину дома – даже холл пересекать не нужно. И никто ничего не узнает. Например, я смогу навещать тебя, когда остальные уже будут спать.

– И к чаю заглядывать, – сказала я, улыбаясь.

– И к завтраку, – подхватил он.

Он повернулся и посмотрел на часы, лежавшие на прикроватном столике.

– Мне пора одеваться, – сказал он. – Селия скоро вернется – она поехала закупать провизию в дорогу. Кроме того, я должен убедиться, что она собрала и упаковала все мои бумаги и документы.

Я кивнула, но даже не пошевелилась.

– Напиши мне сразу же, как только приедешь, – сказала я. – Мне ужасно хочется узнать, как у нас дома дела. Не забудь, сообщи, у кого из коров родились телята, что там с озимыми и хватит ли нам сена.

– И о маме, – сказал Гарри.

– Да, и о маме, – согласилась я.

– Береги себя, Беатрис, – вдруг с нежностью сказал Гарри и потянулся за свежей сорочкой. – Как бы я хотел, чтобы ты поехала со мной! Мне даже думать неприятно, что приходится оставлять вас здесь одних.

– Чепуха, – мягко возразила я и выскользнула из постели. – У меня с Селией прекрасные отношения, и все у нас будет хорошо. Мы соберемся и неторопливо двинемся к дому; кстати, мы сможем выехать вместе с леди Дейви и ее дочерьми, как только они вернутся в город. А потом ты встретишь нас в Портсмуте или, если захочешь, можешь даже во Францию за нами приехать.

– Вполне возможно, я именно так и сделаю, – повеселел Гарри. – Но только если сумею как-то привыкнуть к качке. На самом деле и меня, должен признаться, здорово страшит долгое плавание. Ты-то от него отреклась, маленькая трусиха.

– Ага, цыплячье сердце, – с улыбкой согласилась я и повернулась к нему спиной, приподняв свои длинные волосы, чтобы он застегнул маленькие пуговички у меня на спине, до которых мне было трудно добраться. Гарри довольно долго возился с мелкими петельками, а потом наклонился и поцеловал меня в шею под волосами, нежно прикусив кожу зубами. Я прислонилась к нему, наслаждаясь сладостным холодком, который пробегал у меня по всему телу от этих невинных ласк. Мне страшно хотелось признаться, что у нас будет ребенок. И я даже на мгновение подумала, как бесконечно счастлив был бы Гарри, услышав об этом, если бы мы действительно были любящей супружеской парой, а не просто притворялись, что это так.

Но природная осторожность и холодная рассудочность удержали меня от подобного признания. Ведь это были всего лишь отголоски минувшей ночи любви. Я прекрасно понимала, что Гарри уже и так делит свою привязанность и верность между мной и Селией, и не могла рисковать, опасаясь, что он, возможно, захочет защитить Селию от того оскорбительного положения, в котором она в таком случае окажется. Сама-то она, возможно, и проявила чрезмерную наивность и даже глупость, не понимая, что ее согласие выдать моего сына за своего навсегда низводит ее собственных детей на более низкую ступень, но Гарри не настолько глуп. Он никогда не согласится сделать наследником моего сына-бастарда (даже будучи его отцом), зная, что его собственная жена может родить ему законных сыновей.

При мысли об этом мое чудесное настроение и уверенность, порожденная нежностью и любовью Гарри, моментально улетучились. Нет, всех моих тайн я не доверю никогда и никому, даже моему милому Гарри! Наше совместное путешествие послужило тому, что мы с ним стали очень близки и, пожалуй, слишком беспечны, но во мне все же сохранились и острота мышления, и холодное здравомыслие, которых моему брату порой недоставало. Да, я страстно любила Гарри, и все же он никогда не вызывал во мне той дрожи, которая всегда охватывала меня, стоило Ральфу искоса бросить на меня лишь один горячий взгляд. Я даже представить себе не могла, чтобы Гарри ради меня решился на страшный грех, на преступление, и пришел бы ко мне с окровавленными руками. В отношениях с Гарри повелевала всегда я; с Ральфом же мы были ровней – оба одинаково чувственные и страстные, одинаково сообразительные и мудрые. К Ральфу я сама испытывала страстное вожделение, а от Гарри просто принимала весьма приятное мне поклонение, и он осыпал меня поцелуями, точно ошалевший от любви юнец.

Я и без того таила в своей душе вину за два достойных виселицы преступления; теперешняя попытка столь невероятным образом избавиться от ублюдка была бы сочтена тяжким преступлением. А потому больше никто и никогда не заглянет так глубоко в мою душу, как это было позволено Ральфу в те далекие дни. Никто и никогда не услышит от меня прямого ответа. Ибо не только Ральфа искалечили тогда челюсти того чудовищного капкана – моя честь, моя честность тоже навсегда были ими сломлены. И я была права, стараясь быть осторожной с Гарри. Его следующие слова это доказали.

– Позаботься о Селии, Беатрис, – сказал он, повязывая свежий галстук и критически изучая себя в зеркало. – Она была так мила в течение всего нашего путешествия. Я бы не хотел, чтобы она слишком сильно без меня скучала. Присмотри за ней и напомни мне, чтобы я перед отъездом дал вам сколько-нибудь денег на карманные расходы – вдруг ей чего-нибудь захочется, так пусть она непременно это себе купит.

Я кивнула, не сказав ему ни слова упрека, хотя он готов был бросить на ветер деньги Широкого Дола, лишь бы женщина, у которой и так всего довольно, могла купить себе очередную безделушку.

– Я буду тосковать по тебе, – сказал Гарри, вновь поворачиваясь ко мне и обнимая меня. Я прижалась лицом к его чистой накрахмаленной рубашке, с удовольствием вдыхая запах проглаженного полотна и теплый запах самого Гарри. И тут он вдруг заявил, словно чему-то удивляясь: – А знаешь, я ведь, пожалуй, буду тосковать по вам обеим! Приезжайте домой как можно скорее, хорошо, Беатрис?

– Конечно, – сказала я.

Разумеется, я ему солгала.

Да и сложившиеся обстоятельства были мне на руку и позволяли лгать с необычайной легкостью. Но сперва я решила выждать, и мы еще около месяца прожили в Бордо, в той же старой гостинице, пока, наконец, не получили письмо от Гарри. Вскрыв его, я улыбнулась, ибо в нем было именно то, чего я и ожидала. Наша любящая мамочка, заполучив обратно своего «золотого мальчика», совершенно не собиралась вновь отпускать его из дома. Гарри нервным мальчишеским почерком писал, что в поместье возникли проблемы: во-первых, кое-кто оспаривает границы наших владений; во-вторых, невероятно расцвело браконьерство и дичь воруют прямо из устроенных егерями убежищ; в-третьих, одно из полей, которое мы хотели оставить под паром, по ошибке распахали; а у одного из арендаторов в амбаре случился пожар, и теперь он просит денег в долг, а кроме того…