Продавец воздуха. Властелин мира. Изобретения профессора Вагнера - Александр Беляев

– Эльза, Эльза, зачем вы это сделали? Как тяжело почувствовать опять на своих плечах груз пережитого! – с тоскою сказал Штирнер.

– Он скоро опять спадет с вас, – ответила Эльза.

– Да, но мне теперь труднее расстаться с вами, чем раньше. Забыть вас опять…

Штирнер встал, протянул руку и, глядя на нее с любовью, сказал:

– Эльза!.. – В этот момент вдруг глаза его и лицо сделались спокойными, и он, несколько смутившись тем, что держал ее за руки, сказал: – Так как же, фрау Беккер, едете вы с нами на охоту? Я согласен, думаю, что и мои товарищи будут не против. Наша охота будет вполне безопасной.

Эльза поняла, что перед нею стоит опять Штерн. Время истекло. Качинский с часами в руках вошел на террасу и спросил Штирнера:

– Скажите, Штерн, о чем вы говорили с фрау Беккер на берегу, только об охоте?

– Ну да, – ответил Штирнер, с удивлением глядя на Качинского. – А о чем же иначе? Фрау Беккер подошла ко мне и просила взять ее с собой на охоту. Она говорила, что вы и Дугов согласны, если я также соглашусь. Я согласен. Вот я и пришел сказать об этом. Ведь так? – обратился он к Эльзе.

– Да, так, – ответила она, улыбаясь.

Качинский посмотрел на Эльзу укоризненно и покачал головой.

– Почему вы качаете головой, Качинский? – спросил Штирнер.

– Но ведь все обошлось благополучно, – сказала Эльза Качинскому.

– Что благополучно? О чем вы говорите, господа? – недоумевал Штирнер.

Качинский махнул рукой:

– Так, пустяки. Фрау Беккер схитрила, желая принять участие в охоте… – сказал он, поглядывая с упреком на Эльзу. – А вы… серьезно хотите идти? – спросил Качинский Эльзу.

– Конечно, серьезно! – ответила она, смеясь.

Качинский опять развел руками.

– Итак, завтра утром идем? – спросил Эльзу Штирнер.

Вечером после ужина все сидели на веранде и оживленно разговаривали.

Гости рассказывали о Москве, о чудесах, которые творит передача мысли на расстояние, о необычайных возможностях, которые развернет это мощное орудие, когда человечество овладеет им в совершенстве.

Эмма слушала с увлечением, вздыхала и поглядывала на Эльзу, как бы говоря: «Как там интересно! А мы-то живем здесь!..»

Огромный шар луны поднялся из-за горизонта, проливая серебро бликов через весь океан до самого берега. И волны бережно качали этот подарок неба.

Океан дышал вечерней влажной прохладой. Цветы пахли сильнее, пряным, сладковатым запахом.

Где-то недалеко пели туземцы. Напев их был так же ритмичен и однообразен, как прибой. Под впечатлением этой южной ночи разговор на веранде становился все медленней и наконец затих.

Слышнее стал доноситься шорох гальки, обтачиваемой волнами.

– А мы-то тут живем!.. – с тоской вдруг докончила вслух свои мысли Эмма.

– Вы несправедливы, фрау, – отозвался Дугов и повел широко рукой вокруг. – Разве все это не очаровательно?

– Да, но… сегодня и завтра одно и то же… Хочется нового! Здесь хорошо, и все-таки чего-то не хватает.

– Я знаю, чего не хватает! – сказал, улыбаясь, Дугов. – Музыки! По крайней мере, нам для полноты впечатлений. Фрау Беккер, ведь вы играете? Я видел у вас инструмент. Сыграйте нам что-нибудь этакое… лирическое! Мы будем слушать, молчать и созерцать.

– Просим, просим! – поддержал Качинский Дугова.

– С удовольствием, – просто ответила Эльза, вошла в комнату и села у рояля.

«Сегодня я хорошо буду играть», – подумала она, прикоснувшись пальцами к прохладным, чуть-чуть влажным от вечерней сырости клавишам и чувствуя нервный подъем.

– Что бы такое сыграть? – И прежде чем она успела подумать, ее пальцы, как бы опережая ее мысль и повинуясь какому-то тайному приказу, начали играть «Лебедь» Сен-Санса.

Ласковые, тихие звуки полетели в ночь, по серебристой дороге океана, к луне, сливая очарование звуков с очарованием ночи.

– Как прекрасно вы играете!..

Эльза вздрогнула. Опершись на рояль, перед ней стоял Штирнер и внимательно смотрел на нее. Когда он вошел?

– Простите, я помешал вам? Но я не мог не прийти сюда… Эти звуки… Продолжайте, прошу вас!..

Эльза, не прерывая музыки, с волнением слушала Штирнера и думала о своем. «Лебедь», это «Лебедь» Сен-Санса…» – так говорил он когда-то там, давно, в стеклянном зале. Нет, он не мог быть злым до конца. И тогда его голос был так же нежен, как и теперь.

– «Лебедь»… «Лебедь» Сен-Санса!.. Десятки раз я слышал эту пьесу в исполнении лучших музыкантов, – говорил Штирнер, глядя на Эльзу, – но почему эта музыка, ваша музыка так волнует меня? Мне кажется, я когда-то слышал ее так же, как иногда мне кажется, что где-то я встречал вас…

От волнения грудь Эльзы стала подниматься выше.

– Это не только кажется. Мы действительно встречались с вами, – быстро ответила она, продолжая играть.

– Где? Когда? – так же быстро спросил Штирнер.

– Ночью, в грозу, в большом зале со стеклянными стенами и потолком…

Штирнер потер лоб рукою и сосредоточенно вспоминал о чем-то.

– Да… действительно… Я вспоминаю что-то подобное…

– И еще раньше мы виделись с вами… часто… в той жизни, о которой вы забыли… – по-прежнему быстро и нервно продолжала Эльза бросать фразы. – Вы забыли меня… и когда вы стали Штерном, то на один мой вопрос вы ответили: «Простите, сударыня, но я не знаю вас».

– Как? Неужели? И мы… были очень хорошо знакомы с вами?

Эльза колебалась. Пальцы ее начали путаться. Потом она решилась и, оборвав музыку, посмотрела Штирнеру прямо в глаза:

– Очень… – И тотчас она заиграла «Полишинель» Рахманинова, чтобы в бравурной музыке скрыть свое волнение. Взволнован был и Штирнер.

– Но тогда… тогда вы знаете, кем был я раньше?

Эльза молчала. Звуки «Полишинеля» росли, ширились, крепли.

– Фрау Беккер, умоляю, скажите мне! Здесь какая-то тайна, я должен ее знать!

Эльза неожиданно оборвала музыку и, серьезно, почти с испугом глядя на Штирнера, сказала:

– Я не могу вам сказать этого, по крайней мере сейчас.

– Что же вы не играете? – послышался голос Дугова.

Эльза начала играть снова.

Штирнер молчал, склонив голову. Потом он опять тихо начал:

– Ваша музыка… вы сами… Почему?.. – Он не договорил свою мысль, как бы ища подходящего выражения. – Почему вы так волнуете меня? Простите, но я должен высказать. Я не донжуан, легко увлекающийся каждой красивой женщиной. Но вы… поворот вашей головы, складки вашего платья, легкий жест – все это необычайно волнует меня, вызывает какие-то смутные, даже не воспоминания, а… знакомые нервные токи, если так можно выразиться…