История любви в истории Франции. Том 2. От Анны де Боже до Марии Туше - Ги Бретон

Следствием этого оказалась новая гражданская война, приведшая Францию на грань гибели. И не религиозные распри решались в этой войне, а династическая проблема, из-за которой могло нарушиться единство страны…

Первые сражения произошли в Шампани, где Генрих де Гиз сразу же одержал две победы над гугенотами. В Париже после этих побед он был встречен с таким энтузиазмом, что приверженцы Лиги задумали низложить Генриха III и посадить на престол, и притом безотлагательно, столь популярного герцога.

Охваченный паникой король призвал к себе в Блуа главу католиков, и там 23 декабря по его приказу герцог был убит… <Герцог де Гиз при желании мог бы спастись. Он был предупрежден о намерениях короля, и друзья советовали ему бежать. Но он отказался покинуть Блуа, так как должен был провести ночь с 22 на 23 со своей любовницей…>

Тогда взбунтовавшиеся сторонники Лиги объявили Генриха III «клятвопреступником, убийцей, богохульником ереси, бесноватым, колдуном, расточителем государственной казны, врагом отечества» и потребовали его немедленной замены кардиналом Лотарингским. На Париж повеяло мятежом. Повсюду были расклеены листовки с оскорблениями в адрес «Его Величества Гермафродита», на улицах сжигали изображения королевы-матери, а однажды парижане толпами прошли перед Лувром с криками:

— Долой Валуа!

— На смерть Валуа!

В Блуа, где находился королевский двор, примчался гонец с известием о том, что происходит в столице.

Новость произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Бледные и растерянные, Генрих и Екатерина, последние представители этой ветви Валуа, терпевшей крах из-зa полного растления, поняли, что народ, уставший их преступлений и пороков, готовится их изгнать. Впервые за тысячу лет своего существования трон Франции зашатался…

* * *

Екатерина Медичи не смогла оправиться от этого потрясения.

3 января 1589 года она слегла с высокой температурой, и все ее компаньонки серьезно забеспокоились. Видя их в слезах, она стала их успокаивать:

— Не печальтесь, — говорила она улыбаясь, — мой конец еще не пришел. Вспомните предсказание Горика, который никогда не ошибался: я умру, когда окажусь рядом с Сен-Жерменом… Но ведь мы с вами в Блуа, нет ни одной церкви, посвященной этому святому…

Это предсказание неотступно преследовало королеву-матъ. Многие месяцы она отказывалась жить в Сен-Жермен-ан-Ле и даже в Лувре, поблизости от которого находится церковь Сен-Жермен-л'Оксерруа…

— Пока я остаюсь здесь, я спокойна, — добавила она.

4 января к ней пришел новый врач, который, прослушав больную, заявил, что она слишком утомлена я эту ночь до утра он останется у ее постели.

— Благодарю, — сказала Екатерина. Потом взглянула на него удивленно:

— Я что-то вас не знаю; как вас зовут?

— Меня зовут Сен-Жермен, мадам.

Она умерла через три часа…

* * *

Приверженцы Лиги тут же принялись сочинять непотребные песенки про королеву-мать. Духовенство, не желавшее портить отношения с Лигой, повело себя довольно странно. Вот какую непонятную речь произнес с амвона священник во время панихиды в Париже 8 января:

— Только что скончалась королева-мать, совершившая в жизни много как хорошего, так и плохого, и я не думаю, что больше плохого, чем хорошего. Сегодня перед нами возникла трудность: должна ли католическая церковь молиться за ту, что жила так плохо… По этому поводу я скажу вам, что если вы пожелаете из милосердия прочесть за упокой ее души «Отче наш» или «Богородица», молитвы эти помогут, чем смогут; я оставляю это на ваше усмотрение <Приведена Пьером де л'Этуалем.>…

Потом о Екатерине забыли, и вся ярость народа перенеслась на королевских милашек <П. де л'Этуаль: «Обожаемая и почитаемая при жизни придворными точно Юнона, она, лишь только отдала Богу душу, была забыта».>.

Действительно, все они имели огромное влияние на короля, и сторонники Лиги обвиняли Генриха III в том, что он является марионеткой в их руках.

В начале весны Франция, по которой прокатилась волна мятежей от Марселя до Кале, оказалась разделенной на три части: одна в руках протестантов, другая в руках Лиги, а третья (состоявшая только из Тура, Блуа и Божанси) на стороне короля…

И тут Генрих III понял, что ему необходимо объединиться с одним из своих противников, если он хочет удержать на своей голове корону.

Объединиться с Лигой? Об этом не могло быть и речи, потому что они требовали его немедленного свержения. И тогда он обратил свой взор на протестантов, которым, по крайней мере, хватало деликатности дождаться его смерти, чтобы потом возвести на престол Генриха Наваррского.

И 3 мая оба Генриха заключили перемирие в Плесси-ле-Тур.

— С чего же мы начнем? — спросил король.

— С взятия Парижа, без которого нам нечего делать, — ответил Бурбон.

Через полтора месяца после того, преодолев множество козней и ловушек, они осадили столицу. Их командный пост был установлен на высотах Сен-Клу, в весьма благоустроенном доме Гонди, откуда открывался весь Париж, и Генрих III забавлялся тем, что с восторгом малого дитяти часами наблюдал движение карет по улицам и суету пешеходов.

— Какая жалость, — вздыхал он, — что придется разрушить и погубить такой хороший и красивый город.

Генрих де Бурбон был того же мнения, но ни тот, ни другой не решались отдать приказ о наступлении;

Они все еще колебались, когда им сообщили, «что в городе стали возникать волнения, оттого что перепуганные жители требуют открыть ворота раньше, тем их перестреляют»…

Союзники решили подождать, пока Париж сдастся, что, судя по всему, должно было произойти скоро.

Однако проходили дни, но никаких новостей не поступало, потому что участники Лиги, во главе которых оказалась настоящая Пассионария, м-ль де Монпансье, сестра герцога де Гиза, отказывались выполнить требования впавшего в панику народа.

27 июля, Генрих III, начинавший уже нервничать, послал одного дворянина из своей свиты к м-ль де Монпансье «сказать ей, что ему хорошо известно, что она поддерживает недовольство парижан и подстрекает их к мятежу, но что если ему когда-нибудь войти в город, на что он надеется, и даже очень скоро, то он прикажет сжечь ее заживо». На что, без то удивления, был дан ответ: «Гореть должны содомиты вроде него, а вовсе не она, и к тому же он может быть уверен, она сделает все возможное, чтобы помешать ему войти в город»

Она вскоре сделала даже больше, чем обещала…

* * *

В те времена жил в Париже, в монастыре на улице Сен Жак, молодой монах, слегка придурковатый, жестокий и чувственный, которого звали Жак Клеман. Монпансье знала о его существовании, потому что он довольно часто предавался с женщинами из квартала Эколь занятиям весьма предосудительным для монаха и потому что над ним потешался весь Париж.