Зачем нужна эта кнопка? Автобиография пилота и вокалиста Iron Maiden - Брюс Дикинсон

По бокам взлетно-посадочной полосы стояли жены, дети и друзья солдат, находившихся на борту. Возможно, там были и близкие люди тех, кто погиб в Афганистане. Дети подняли вверх самодельные плакаты с надписями «Папа, ты мой герой на всю жизнь».

Увидев все это, я едва смог как следует припарковать самолет. Джули, второй пилот, смотрела на происходящее с другой стороны, из бокового окна. Ее глаза были полны слез – как и мои. Она пыталась это скрыть, а для меня было важно ни во что не врезаться. Я с трудом видел сквозь пелену слез, что текли у меня из глаз вниз по щекам. Наконец, я нажал на тормоз, собрался и вытер глаза.

– Все в порядке? – спросил я. Джули посмотрела на меня и кивнула. Мы ничего не сказали, но поняли друг друга без слов.

Наступал новый 2010 год, неся с собой еще один альбом, а также огромный тур под названием «Maiden England», с которым группа ездила по свету вплоть до 2014 года.

Для записи нового альбома была забронирована студия Compass Point на Багамах, а все песни мы сочиняли и репетировали в Париже. Что-то было подготовлено заранее, что-то родилось в процессе репетиций. Песня «Coming Ноте» была посвящена пилотам, их внутреннему миру. Это была попытка прикоснуться к внешнему миру при помощи внутренней рефлексии.

«The Final Frontier» был очень бодрым (как и предыдущий наш альбом) и содержал множество отсылок к сериалу «Звездный путь». Темой обложки стал космос. Именно я предложил оформить ее как обложку для комикса, но итоговый результат получился намного лучше, чем я себе представлял.

Я не был на сто процентов уверен, что из нашего Эдди получится хороший космический монстр, но мультипликационный клип впечатлял. Мы сами теперь старались не появляться в клипах, если на этом не сильно настаивал менеджер. Самым прекрасным в «космическом» Эдди были его злобные глаза – они получились по-настоящему страшными.

«El Dorado» была выпадом в адрес банков и прочих барыг, что обрушили мировую экономику, насмехаясь над людьми, что те были столь наивны и верили в лапшу, которую эти дельцы вешали им на уши. За эту песню мы наконец-то получили премию «Грэмми», на которую уже неоднократно номинировались.

Запись на Багамах была странной. Это было уже не то место, что в 1983 году. На смену аутентичному очарованию пришла амриканизация. Отель, в котором я жил, с таким же успехом мог находиться где-нибудь во Флориде, Вегасе или где-нибудь еще в США. Я любил проводить время в придорожном дайкири-баре. Подозреваю, что его владельцы попутно приторговывали травкой на автостоянке и поставляли девочек.

Тем не менее коктейли в том баре были превосходными, а в двух шагах от него располагался ларек с вкуснейшими местными деликатесами. Во время записи альбома произошло ужасное землетрясение на Гаити, и мне неожиданно пришлось развлекать команду из Astraeus в том самом дайкири-баре. Исландский совладелец компании решил, что Iceland Express (его собственная фирма) должна отправить на Гаити гуманитарную помощь, и туда полетел 737 с гуманитарной помощью.

Я арендовал скутер, на котором каждый день ездил в Compass Point и обратно. Студия находилась в упадке и явно доживала последние дни. Владевшая ею семейная пара тоже осознавала это – и наш альбом стал последней записанной там пластинкой. «The Final Frontier» стал для них «последним рубежом» в буквальном смысле.

Мы привезли огромное количество оборудования, а то, что уже имелось в самой студии, задействовали крайне редко. Например, плата для вставки инструментальных штекеров на микшерном пульте настолько проржавела, что ею практически нельзя было пользоваться. Это был печальный, но символический признак того, что восьмидесятые окончательно стали частью истории.

Сводили альбом в Малибу, на втором этаже студии продюсера Кевина Ширли. Именно там я записал большую часть вокальных партий. Было бы напрасной тратой времени пытаться сделать это в тех условиях, в которых нам пришлось работать на Багамах.

2011 год сменил 2010, а на борту нашего 757 появилась надпись «The Final Frontier». То был наш самый длинный и, как мы думали, последний кругосветный тур. Новыми направлениями стали Джакарта, Сеул и бразильский Белен. Всюду было влажно и жарко. Но вот Москва встретила нас таким холодом, что мы чуть не отменили концерт.

За день до начала гастролей я вылетел из Саутенда в Станстед, чтобы загрузить оборудование. По дороге с другого самолета прямо в полете была сделана фотосессия Ed Force One. Камера располагалась на старом армейском учебном самолете Jet Provost, и ему было трудно синхронизировать движения с авиалайнером, даже несмотря на то, что мы летели на минимальной скорости и с развернутыми закрылками.

На следующий день у нас возникли проблемы с клапаном выпуска воздуха в одном из двигателей. Как и следовало ожидать, проблемы с перепутанными проводами пожарных датчиков и прочие «гремлины» начинают плодиться, как только самолет покидает свое «место жительства». Нам не хватало времени, чтобы решить эту проблему. Пришлось задержать вылет на четыре часа. Мы даже смастерили прямо на месте новый кусок трубопровода, но это не помогло справиться с бедой. Наш тур-менеджер Иэн Дэй заявил, что, если ничего не изменится, нам придется арендовать два самолета за счет авиакомпании. Это обошлось бы в полмиллиона фунтов.

Я посчитал, что хоть и представляю одновременно и группу, и авиакомпанию, у меня все же недостаточно полномочий принимать решения ценой в такую сумму. Мы уже в четвертый раз тестировали двигатель, когда я кое-что заметил и подозвал инженера:

– Посмотри-ка на этот датчик внимательно.

– О, да, сейчас заметно лучше.

– Сделай запись в гребаном техническом журнале, и взлетаем, а то вдруг самолет передумает.

Москва встретила нас метелью и обледенелой взлетно-посадочной полосой. Когда мы сменили зимнюю пургу и двухметровые сосульки на тропическую жару Сингапура, то вздохнули с большим облегчением.

Мы планировали ненадолго завернуть на Бали, чтобы заправиться, но когда прилетели, решили заодно провести там концерт. Площадка была окружена скалами, одна торчала прямо за сценой. За двадцать минут до начала шоу я решил на нее взобраться. Я уже поднялся на 15 футов по вертикальному склону, когда почувствовал, что скала начала крошиться. Вот дурак. Она же была пористой и буквально превращалась в пыль под моими пальцами.

У меня было два варианта: соскочить и попытаться схватиться за стену, либо просто продолжить падать вместе с куском скалы. Казалось бы, 15 футов – не так уж и высоко, но поверьте, падать на шершавые камни, будучи одетым в футболку и шорты, – это то же самое, что прыгнуть в гигантскую терку для сыра. Я оттолкнулся и, к моему удивлению, сразу упал на землю.

Я был уверен, что сломал правую ногу. Кое-как провел концерт, а позже, в Мельбурне, сделал рентген. Оказалось, нога в порядке. Но она до сих пор побаливает после выступлений. Ну что ж… любишь медок – люби и холодок.

Мы вернулись в Санстенд 19 апреля 2011 года после почти одиннадцати недель отсутствия.