Кольцо великого магистра - Константин Бадигин

— Говори, — повторил Ягайла.

— Княже и господине! — Лютовер подошел ближе. — Дмитрий московский обманул тебя. Он выдает свою дочь за Федора, сына рязанского князя Олега.

И Лютовер поведал литовскому князю все, что узнал в Москве от боярина Кобылы, и то, что сказал хан Тохтамыш.

Постегивая плетью по сафьяновым узорчатым сапогам, Ягайла молча слушал.

— Как! — выкрикнул он бабьим голосом, когда Лютовер замолчал. — Дмитрий посмел обесчестить того, кто носит меч Ольгерда и Миндвога! — На вид Ягайла был спокоен, однако руки его заметно дрожали.

Не сказав больше ни слова, он шагнул к замку.

Лютовер побледнел, шрамы на его лице стали лиловыми.

— Великий князь… — с мольбой произнес он.

Ягайла быстро обернулся и перетянул Лютовера плетью через лицо. Боярин склонил голову, на булыжник капнула кровь.

Великий литовский князь скрылся в дверях замка. Он долго не мог прийти в себя от ярости. Потом его обуял страх. Опять он остался один на один с двоюродным братом Витовтом. Нелепое, немыслимое положение. Ягайла понимал, что забыть обиду Витовт не мог. Великий князь представил себя в руках трокского князя, и страх потряс его.

После крещения Витовта русские князья стали благосклоннее смотреть на него. Литовцы и жемайты боготворили князя за победу при Мариенвердере.

«Странно, ведь победу одержал я, мои войска, русские пушкари, — думал Ягайла, — а славят Витовта… Князь Дмитрий бросил меня! — опять вскипел Ягайла, лицо его исказилось. — Да будет же он проклят!»

И снова бешенство охватило князя. Он хотел, не откладывая часу, идти войной на Москву и силой взять невесту. Потом он подумал, что война с Москвой будет на руку князю Витовту и немецкому ордену. Еще пришла мысль послать гонцов к хану Тохтамышу и заключить с ним союз против обидчика. Но он откинул и эту мысль.

— Не прощу Дмитрия! Прощу, когда голову срублю, — повторял вслух Ягайла, моргая красными, воспаленными веками.

Много передумал великий князь. Он прикидывал и так, и сяк, но во всем выходили препятствия.

Если бы Ягайла позвал на совет мать, своих братьев и ближних бояр, то уж наверно они нашли бы способ, как уладить дело. Но недаром говорили про него: горд, самолюбив и любит превозноситься. Если Ягайла в чем-нибудь ошибался, трудно было привести его к уразумению ошибки. Великий князь никого не пожелал видеть. Даже брат Скиргайла, подосланный княгиней Улианой, не мог к нему проникнуть.

Вечером, когда в замке зажгли свечи, Ягайла вспомнил свой разговор в охотничьем домике с францисканцем, и перед глазами возник одноглазый монах в коричневой сутане. Великий князь услышал его голос: «Ваше величество, король Польши и Литвы».

Мрачная улыбка наползла на его лицо.

«Если только одноглазый не солгал, я не стану отказываться от польской короны. Посмотрим, московский князь Дмитрий, как ты будешь разговаривать с польским королем. В борьбе надо быть и львом, и лисицей», — подумал Ягайла, и будущее, только что представлявшееся ему грозным и смутным, стало вдруг славным и благополучным.

Недаром говорят, что иногда важные решения владык зависят от случайных и неуловимых причин.

Словно примериваясь, Ягайла перекрестился, как католик, — ладонью, с левого на правое плечо — и велел позвать боярина Лютовера.

Если литовский князь принял решение, отговорить его было невозможно. Всякий инакодумающий становился его врагом.

Черные быстрые глазки князя долго ощупывали Лютовера.

— Я всегда верил тебе, Лютовер, — сказал он ласково, — прости, я погорячился. — Князь притронулся пальцем к кровавому рубцу на лице боярина, погладил ему щеку.

— У меня нет обиды на тебя, княже и господине, — ответил Лютовер, склонив голову. — Я всегда с тобой и за тебя.

«Итак, решение принято», — подумал великий князь. Он задыхался. Кафтан взмок под мышками, пряди редких волос прилипли к уродливому черепу.

— Ты знаешь, где живут францисканские монахи? — хриплым, чужим голосом спросил он.

— Знаю, княже и господине. На хорошем коне за час туда и сюда можно обернуться.

— Монах там молодой, одноглазый, не знаю, как звать, носит черный пластырь. Приведешь ко мне. Скажи, что великий литовский князь… — Ягайла запнулся. — Нет, не говори ничего. Скачи о двух конях, один возьми для монаха.

— Слушаюсь, княже и господине! — Лютовер поклонился в пояс и пошел к двери.

Прислушиваясь, Ягайла стал неторопливо прохаживаться по горнице.

В замковой конюшне застоявшиеся жеребцы ржали и били тяжелыми копытами… Зацокали лошадиные подковы по булыжникам двора. Ягайла выглянул в окно. Лютовер в русской кольчуге и с золотой цепью на шее выехал одвуконь из ворот замка. Его рыжие волосы развевались на ветру.

Великий князь приоткрыл дверь в смежную комнату.

— Никого ко мне не пускать, — строго сказал он телохранителям, — никого… даже великую княгиню Улиану. А боярину Лютоверу с одноглазым монахом разрешаю.

«Буду креститься в католики, — подумал князь, — приглашу крестным отцом великого магистра Конрада Цольнера. Посмотрю тогда на него». — И Ягайла зло рассмеялся.

Закутанный в коричневую сутану, прискакал Андреус Василе, францисканец с черным пластырем на глазу.

Узнавши, в чем дело, он побледнел, упал перед великим князем на колени и стал целовать края его одежды.

— Ваше величество, — едва ворочая языком от радости, сказал он, — сегодня я поскачу в Краков. Дело очень важное, боюсь, чтобы королеву не просватали за кого-нибудь другого.

Ягайла испугался. Вдруг он действительно опоздал?

— Я скажу королевским советникам, что ваше высочество согласны подарить Литву, Жмудь и все русские земли королеве Ядвиге в день свадьбы.

— Пусть так, — сказал Ягайла, — не надо терять времени.

Он привык обещать и не выполнять обещания, и всегда ему сходило с рук. «Как-нибудь обойдется», — подумал он. Позже, гораздо позже Ягайла понял свою ошибку.

Францисканец поднялся с колен и, поклонившись до земли великому князю, задом стал пятиться к двери.

— Нужна ли охрана? — спросил Ягайла.

— Мало кто решится поднять руку на слугу бога, — скромно сказал Андреус Василе. — А вот если ваше величество соблаговолит дать трех хороших лошадей…

Ягайла хлопнул в ладоши.

После разговора с монахом великий князь повеселел и приказал позвать в свои покои любимую рабыню Сонку. Два года назад ее подарил посол хана Тохтамыша. Рабыня была круглолица, с плоским носом и узкими косыми глазами. В ее маленьких ушах покачивались рубиновые подвески.

До позднего вечера набеленная и нарумяненная Сонка развлекала князя пением и танцами. Заснул он со спокойной совестью. Но когда отбивали полночь в русских церквах, он внезапно проснулся.