Вольер - Алла Дымовская

– Рассказ мой займет от силы минуты две. И дела Вольера ежедневно отнимут вряд ли больше. Поэтому не стоит вам особенно беспокоиться, – отозвался немедленно Гортензий. – Проверять заявки на обмен и согласовывать их с другими, соблюдая режим языкового и этнического барьера. Иначе и проще – не менять особь из Леванта на особь из Сюйчжоу, и все будет хорошо. Следить за составлением брачных пар и контролировать рождаемость. Если численность по какой‑то причине снижается, сокращать дозы «претексты», если наоборот, выдавать меньше разрешений на обзаведение потомством. Кстати, примите мой добрый совет: велите выполоть крапиву перед ВЫХОДОМ. Толку, может, не выйдет никакого, зато совесть останется чиста. И помните главное – Игнатий Христофорович, Карел и ваш покорный слуга всегда придут на помощь и, вообще, окажутся рядом по первому требованию… Да, еще.

Раз в пять‑семь лет рекомендуется разыгрывать явление Христа мирянам или Магомета горам, как угодно, лишь непременно с краткой проповедью и пятью хлебами, иначе конфетами и лимонадным дождем. Агностик… прошу прощения, Паламид Оберштейн пренебрегал этой традицией, и весьма напрасно. Впрочем, он много чем пренебрегал. Однако о покойниках лучше никак.

Тим кивал в такт его словам. Вроде бы ничего мудреного. Потом спросил о том, что волновало его превыше всего после гибели Фавна:

– Как вы думаете, мне можно появиться на Подиуме Поэтов? Теперь, когда знают кто я такой?

Ответом ему был взрыв разнородных, укоризненных голосов:

– Еще как можно!

– Особенно теперь, когда знают!

– Да разве ему в Большом Ковно читать надо? Для зодчих и ваятелей «аванпоста» неплохое, конечно, местечко, но для истинной поэзии – так себе, любительская серединка.

– Действительно, Тимофей! Почему бы вам не принять участие в Монпарнасских чтениях? В «Ротонде» и в кафе «Дю Дом»?

– Я думаю, скоро вам вполне по плечу будут и Чананьские церемонии, – несколько забегая наперед, предположил Гортензий.

– Что такое эти церемонии? – не выдержал любопытствующего зуда Тим.

– Узнаете со временем, – загадочно подмигнул ему Карл Розен. – Именно там куется бессмертная поэтическая история. Пока же пойдемте со мной, я покажу вам, откуда и как удобнее всего управлять вверенным вам поселком «Яблочный чиж».

Пошли они вовсе не вдвоем, охотников сопровождать нашлось премного. Разве лишь Игнатий Христофорович и госпожа Понс, милостиво кивнув молодежи, остались себе в зале попивать грушевый настой.

Тим впервые ступал по комнатам и коридорам «Монады» как ее полноправный жилец, и было ему самую малость нескромно и непривычно. Чтобы скрыть замешательство, он с умышленной небрежностью обратился к рыжеволосому Карлу:

– Прошу прощения, но мне сказали, вы знаток физического естествознания. Я бы хотел, с вашего согласия, немного поучиться у вас. И не могли бы вы заодно показать мне, как выглядит природный атом? Демонстрация объемной модели – это ведь совсем не то, – на всякий случай предупредил его Тим.

– Не мог бы, любезный господин Нилов. К большому моему сожалению. Ибо в обычном смысле природный атом не выглядит никаким образом. Но вот объяснить, почему это так, мне вполне по силам. Вы не стесняйтесь обращаться, в Новом мире, пожалуй, самое большое удовольствие – это обучить другого, ибо суть благодарное занятие. Если будет угодно – Амалия Павловна может давать вам уроки по углубленному курсу психокинетики. А уважаемый Игнатий Христофорович расскажет в свободное время все известное ему о живой клетке, и поверьте, мало кто знает об этом больше него. Наш великий мастодонт поставил себе целью синтезировать органическое существо из мертвого химического материала и достиг невиданных высот, привнеся в биологическую науку множество удивительных открытий. Кроме одного. Как все‑таки рукотворно получить из неживой материи хотя бы примитивный прокариот. Но надежда умирает последней, помните об этом!

Беседу временно пришлось прервать, так как их путешествующее содружество достигло своей цели – рабочей библиотеки прежнего хозяина «Монады». Рассыпались кто куда, на Тима между тем обрушилось бурное количество разнообразной информации, он едва успевал запоминать. Как вызывать Поллиона и как общаться с контролирующим и трансляционным блоком, напрямую связанным с сетью управления Вольером, и многое, многое другое.

– Паламид любил работать за этой дубовой конторкой. Но вам вовсе не обязательно, – указал ему рыжеволосый Карл на довольно неудобную на вид, громоздкую конструкцию. – Вы вообще вольны переделать здесь все по своему вкусу… Хотя кое‑что, мы надеемся, вы сохраните. «Монада» – памятный дом, с давними традициями…

– Я ничуть не намерен разрушать, – поспешно согласился Тим. Он даже испугался на мгновение, что его могут заподозрить в неразумной дикости. – И конторка ваша замечательная, – он покривил душой, вовсе не полагая так. Но и решил, что возможно со временем оценит достоинства многих вещей, истинной красоты и сущности которых он пока не в состоянии понять. – На ней вырезана надпись, только я не могу прочитать ее смысл?

– Это на старом английском языке, – пришел к нему на выручку Ивар Легардович Сомов. – Здесь сказано: «Нам более не придется вверять мораль полицейскому, а искусство – антрепренеру» и подпись «Джеймс Джойс». Он тоже порой писал стихи. И жил задолго до нас с вами, хотя и мыслил одинаково. Он был Носителем и был провидцем.

Тим неожиданно для себя погладил с явной нежностью шершавые, неровные буквы и дал твердое слово, что непременно постарается узнать этого древнего человека поближе, на его языке и через его творения. Потом взгляд его невольно задержался на прекрасном двойном портрете, ему уже хватало опыта, чтобы сказать – новаторская работа, школа Ливонских мастеров. Сначала он изумился слегка, затем пристально и вопросительно посмотрел на Амалию Павловну, восхитительную «хозяйку школьных высот», с небывалым солнечным взором, и кажется, очень добрую.

– Вы угадали, Тимофей, это я. В ранней молодости, чуть ли не в детстве. А рядом со мной Светлана Аграновская, она тоже жила в этом доме. Она умерла несколько лет назад. Вернее, трагически погибла. Это тоже история «Монады».

– Как она погибла? – не удержался от вопроса Тим, и лишь после сообразил, что мог показаться бестактным. Но вокруг него все замолчали и, кажется, вместе ждали ответа.

– Она очень любила и почитала свою мать. Юлия Сергеевна Аграновская была редкая женщина, не зря Светлана приняла ее фамилию, а не фамилию отца, хотя и он вполне достойный человек. Дело в том, что четверть века назад Юлия Сергеевна и с ней еще двое добровольцев предприняли путешествие к ближайшей системе Центавра на собственный страх и риск, дабы установить в ее окрестностях, на любом подходящем твердом теле Режимный Коридор. И тем самым сделать первый осмысленный шаг к пространственному опытному познанию внешних звездных миров. Однако связь с «Мардуком» – так назывался их гравидисковый переносчик – очень быстро оборвалась после пересечения границ Солнечной системы. Что стало с переносчиком и его пилотами, по сей день загадка. Но Светлана была уверена: мать и ее попутчики живы, по ее словам, выходило: старшая Аграновская слишком упорна, чтобы сдаваться на милость непредвиденной, коварной случайности. Поэтому Светлане пришло в голову – единственный путь спасения, который имелся у первопроходцев: постараться проникнуть обратно через Режимный Коридор. Возможно, что Коридор не успели развернуть до конца, возможно, сбилась настройка. Да мало ли что могло быть? Но Светлана решила искать в протопространстве, в свободном рассеянии, вдруг они отзовутся? То есть она вошла в Коридор без адресного набора точки прибытия, что категорически запрещено делать. Помешать ей не успели, больше мою лучшую подругу никто не видел в живых.