Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Жюдит снова вырвался странный рыдающий смешок. Она продолжала:
– Карим, ты должен знать... С пятницы по воскресенье труп находился у нас в доме. Этот мальчик погиб, катаясь на мопеде, его тело и без того было страшно изувечено. Мы положили его в ванну, наполненную льдом, и стали ждать подходящего момента.
У Карима мелькнула неожиданная догадка:
– Это Крозье вам помогал?
– С начала до конца. Он был без памяти влюблен в мою маму. И понимал, что вся эта адская комбинация задумана для нашего спасения. Ну так вот, мы прождали два дня. В нашей каменной лачуге. Мама играла на пианино. Играла, играла, без конца... Одну и ту же сонату Шопена, си-бемоль минор. Словно хотела заставить себя и меня забыть этот кошмар...
А я чуть не сошла с ума из-за этого трупа, разлагавшегося в нашей ванной. От контактных линз у меня нестерпимо болели глаза. И каждый звук пианино вонзался в мозг, как острый гвоздь. Голова просто раскалывалась... И еще, Карим: мне было страшно, невыносимо страшно...
– А твои отпечатки – там, в досье? Как вы их сделали?
Жюдит улыбнулась сквозь слезы; ее лицо сияло ангельской свежестью в ореоле воздушных кудрей.
– Ну, это было проще всего. Крозье взял у меня отпечатки пальцев и подменил карточку в досье. Мама ведь ничего не упускала, ни единой мелочи – вдруг демоны решат проверить и это...
Полицейский яростно сжал кулаки. Ну, конечно, все проще простого, как же он сам до этого не додумался! И тут, в мгновенном озарении, он вспомнил руку, облепленную пластырями и сжимавшую его «глок» во тьме под дождем.
– Значит, сегодня ночью... это была ты?
– Ну, конечно, мой милый сфинкс, – усмехнулась Жюдит. – Я пришла туда, чтобы покарать Софи Кайлуа, эту шлюшку, по уши влюбленную в своего мерзавца мужа. Покарать за то, что она не осмелилась выдать его и других... Вообще-то мне нужно было тогда же прикончить тебя. – Из глаз ее снова брызнули слезы. – Если бы я это сделала, Фанни осталась бы жива... Но я не смогла... не смогла...
Жюдит помолчала, вытирая глаза под козырьком шлема. Потом снова зазвучал ее прерывистый, торопливый рассказ:
– Сразу же после моей «гибели» я встретилась с Фанни в Герноне. Она добилась от родителей разрешения жить в интернате школы Ламартина... Ее поселили в комнате на верхнем этаже... Нам было всего по одиннадцать лет, но мы моментально научились жить в унисон... Я спала на чердаке, под крышей... Я уже тогда увлекалась альпинизмом. И легко пролезала в комнату сестры, карабкаясь по балкам, через окна... Настоящий человек-паук... И никто ни разу меня не заметил...
Прошли годы. Мы с сестрой могли подменять одна другую в любой ситуации – на лекциях, в ее семье, в компании друзей. Мы с ней вели одну жизнь на двоих, но по очереди. Фанни тянулась к знаниям, она знакомила меня со всякими научными трудами, с геологией... А я приобщала ее к альпинизму, показывала ей горы и реки. Дополняя друг дружку, мы составляли вместе одну совершенно уникальную, фантастическую личность – эдакий дракон о двух головах.
Иногда мы ходили в горы на встречи с мамой. Она приносила нам еду. Она никогда не говорила о тайне нашего рождения и о двух годах жизни в Сарзаке. Ей казалось, что если мы будем молчать об этом, то сможем стать счастливыми... Но я-то не забыла прошлого. Я всегда носила с собой рояльную струну. И мысленно слушала сонату си-бемоль. Сонату маленького трупа в ванной... Иногда у меня случались дикие приступы бешенства, и я с такой силой стискивала струну в кармане, что она едва не разрезала мне пальцы. В такие минуты я вспоминала все: свой ужас там, в Сарзаке, где мне приходилось изображать мальчика, воскресные дни в Сете и цирк, где меня научили извергать огонь, ту последнюю ночь перед аварией, когда я осталась одна, а мама уехала с мертвым ребенком.
Она так и не назвала мне имена убийц, злодеев, которые преследовали нас и задавили насмерть моего отца. Я внушала ей страх – даже ей!.. Мне кажется, она понимала, что в один прекрасный день я доберусь до этих душегубов... Моя месть только ждала толчка извне, какой-нибудь искры, чтобы вспыхнуть грозным пожаром. Мне только бесконечно жаль, что история с поддельными картами всплыла так поздно, когда старшие Кайлуа и Серти уже сдохли, к сожалению, своей смертью...
Жюдит смолкла и, приподняв пистолет, нацелила его в грудь Карима. Лейтенант хранил молчание, но и в самой этой паузе таился вопрос. Внезапно девушка яростно вскричала:
– Ну, что ты еще хочешь узнать? Что Кайлуа во всем сознался, умоляя пощадить его? Что их заговор действовал больше полувека? Что потом уже их сыновья подменивали и душили младенцев? Что намеревались выдать нас замуж, меня и Фанни, за одного из этих прокисших умников из университета? Пойми, Карим, мы были их креатурами, их марионетками. Эти одержимые безумцы вообразили, будто трудятся на благо человечества, выводя новую, идеальную породу суперменов... Реми Кайлуа считал себя Богом, ведущим свой народ к светлому будущему... Филипп Серти выращивал у себя на складе тысячи крыс... Это было что-то вроде модели населения Гернона. Каждая из крыс носила имя какой-нибудь семьи, – ты можешь себе это представить? Ты понимаешь, до какой степени они свихнулись, эти ублюдки? Ну а Шернесе дополнял общую картину. Он утверждал, что радужные оболочки сверхлюдей должны излучать какой-то особый свет, а он, как верный глашатай нового учения, прославит это сияние на весь мир.
Жюдит опустилась на одно колено, по-прежнему целясь Кариму в грудь, и продолжала, слегка понизив голос:
– Мы с Фанни всласть поизмывались над ними, уж можешь мне поверить. Сперва прикончили младшего Кайлуа. Мы решили, что наша месть должна быть не менее изощренной, чем их гнусный заговор. Это Фанни придумала лишить их индивидуальных биологических признаков. Она сказала: нужно уничтожить их как личности, так же, как они отнимали имя и происхождение у младенцев Гернона. И еще она говорила: нужно разбить их тела на множество отражений, как разбивают вдребезги стеклянный кувшин. А я выбрала места, где они должны были отражаться – в воде, во льду, в стекле. И это я сделала самую грязную работу. Я развязала язык первому из троих негодяев, пытая его огнем и железом...
Потом мы засунули труп в выемку скалы и отправились ликвидировать склад Серти... Затем вырезали свое послание на стене в квартире библиотекаря. Послание за подписью Жюдит, чтобы у этих гадов душа в пятки ушла, чтобы они поняли: призрак вернулся. Мы с Фанни знали, что остальные заговорщики обязательно кинутся в Сарзак – проверить, действительно ли меня похоронили четырнадцать лет назад в этой мерзкой дыре. Мы поехали туда, убрали детский труп из склепа и набили гроб костями грызунов, обнаруженными на складе Серти: этот свихнувшийся нелюдь был еще и фетишистом – каждый крысиный скелет он снабжал особой этикеткой с человеческим именем.
И Жюдит разразилась пронзительным нервным хохотом. Распалившись, она снова кричала во весь голос:
– Представляю себе их морды в тот миг, когда они вскрыли гроб! – Ее смех резко оборвался, голос зазвучал глуше. – Они должны были знать, Карим... Они должны были знать, что настало время расплаты за содеянное, что они скоро сдохнут злой смертью... Что им воздается за все зло, причиненное нашему городу, нашей семье, нам самим – двум маленьким девочкам, а главное – мне, мне, мне...