Хранители могил - Мелисса Марр

Ребекка шла с Чарльзом по дощатому тротуару, какие она видела только в старых вестернах. Каждый шаг отзывался гулким эхом.

— А где же вращающиеся двери? — спросила она, когда они подошли к заведению.

— Это было бы уже чересчур, — слегка поморщившись, ответил мистер С.

Ребекка невольно рассмеялась.

— Вас никогда не застанешь врасплох.

Чарльз молча открыл неказистую дощатую дверь и пропустил Ребекку вперед. Зал, куда они вошли, был пуст. Интерьер не отличался изяществом. Простого вида столики были расставлены как попало. В дальнем конце находилось что-то вроде сцены с пианино и стулом для пианиста. Сцену с двух сторон окаймлял старый потертый занавес из плотного темно-синего бархата.

Чарльз подвел ее к столику с весьма странным для такого места серебряным чайным прибором. На подносе лежали сандвичи и пирожные, а чуть поодаль — безупречно чистые белые салфетки. Несмотря на всю странность обстановки, чай и пища были отнюдь не лишними.

«Все, что мне нужно», — подумала Ребекка.

В сумраке зала ей вдруг стало очень спокойно и комфортно. Она сама этого не ожидала. Все, что она пережила за последние часы, требовало выхода, и потому она совсем не удивилась подступившим слезам. Усталость? Скорбь? Облегчение, что самое страшное осталось позади? Наверное, все разом. Но сдерживать слезы она не могла.

Чарльз дипломатично не замечал ее мокрых щек. Он разлил чай, затем выдвинул второй стул и тоже сел.

— Ты спрашивала об именах. Когда люди узнают мое имя, они его вскоре забывают. Оно не задерживается в умах смертных, — сказал он, подаваясь вперед. — Представь себе, люди забывают и мое имя, и название этого места. А если знаешь, что это за место, неизбежно знакомишься и со мною. Можно сказать, все «танцуют с мистером С.», но только лишь некоторые смертные — такие, как ты, — наполовину влюблены в смерть. Да, Ребекка, ты такова, и я не хочу осложнять твою жизнь. Не хочу рассказывать то, что тебе сейчас незачем знать. Вот когда умрешь, спросишь меня снова. И тогда я расскажу тебе все, ничего не утаю.

Ребекка не знала, стоит ли пытаться отрицать, что она действительно влюблена в смерть. Подумав, она решила, что нет.

— Получается, я до поры до времени не узнаю вашего настоящего имени?

— Мне очень приятно, когда меня называют Чарльзом, — ответил мистер С., беря ее за руку.

Ребекка не сопротивлялась.

— Скажите, а вы знали обо всем, что случилось за эти дни? Про Дайшу? Про Сисси? Про убийство Мэйлин? И что вы скажете про Алисию?

— Я знаю, когда мертвецы ускользают из моей досягаемости и когда они возвращаются. О смерти Дайши я знал. И о ее пробуждении — тоже.

— А о Сисси?

— Сисси была живой. Ее действия находились вне поля моего зрения.

Он осторожно повернул руку Ребекки ладонью вверх, будто по рисунку линий хотел узнать тайны ее судьбы.

— О смерти Мэйлин я узнал раньше, чем ты, но не думай, что я мог предотвратить ее смерть. Просто я всегда знаю обо всех смертях. Я любил Мэйлин, как люблю тебя, как любил Алисию и всех остальных моих Хранительниц.

Его голос звучал очень мягко, но блеск глаз настораживал Ребекку.

— Ты моя, — продолжал Чарльз. — Ты присматриваешь за моими детьми. Заботишься о них, а тех, кто убегает, возвращаешь обратно.

— Ваши дети нападают на людей, выдирают из их тел куски мяса и пьют их кровь, — сказала Ребекка и вздрогнула.

В мире мертвых, рядом с мистером С., она не чувствовала такой привязанности к мертвецам, зато ужас содеянного ими ощущался куда сильнее.

— Такое случается, только когда о них не заботятся, — возразил он. — Ты вернула их в мой мир, и это главное. Дайша вполне могла покинуть Клейсвилл, и тогда разыскать ее было бы куда труднее. К тому же у нее заметно прибавилось сил, и только ты сумела ее остановить.

— Получается, я — нечто вроде приемной матери для каждого мертвеца? Или воспитательницы в приюте? — Ребекка встала и отошла от стола.

Чарльз благодушно улыбнулся.

— Я тебе не говорил раньше времени. Вот видишь, ты и сама додумалась. Да, что-то в этом роде. Хранительниц в обоих мирах почитают, как святых. Я и многие мои дети ценят тебя превыше всех живых.

— Значит, те пули были… подарком на День матери? Своеобразными объятиями чересчур благодарных детишек? — спросила Ребекка, бросив на него сердитый взгляд. — Я так не думаю.

— Должен признаться: среди моих детей тоже попадаются неуправляемые. И все-таки ты будешь заботиться о них, а я позабочусь о тебе.

Чарльз лукаво улыбнулся и положил ей на тарелку несколько маленьких сандвичей.

— Рекомендую попробовать. Тебе понравятся.

— Сандвичи — может быть. А все остальное мне жутко не нравится.

Тем не менее Ребекка вновь уселась за стол. Чарльз удовлетворенно улыбнулся и поднес к губам сандвич.

— А что вы скажете насчет Алисии? — спросила Ребекка.

Рука с сандвичем застыла.

— Твоя давняя предшественница — постоянный источник моей головной боли.

— И?

— И ничего. Больше я не собираюсь об этом говорить, — сказал Чарльз, отправляя в рот сандвич.

Чарльз подумал, что его ответ вполне удовлетворил Ребекку.

— Нет, — хмуро глядя на него, сказала она.

— Что значит «нет»?

— Совсем недавно я обрекла на смерть женщину, которая очень хотела быть Хранительницей, но не вашей служанкой. Я не подписывала договор. Я играю в игру, где вынуждена лишь догадываться о правилах. Вы многое утаиваете от меня. Я все-таки заслуживаю ваших ответов, Чарльз.

Он мог бы наотрез отказаться. Или снова сказать, что все ответы Ребекка получит после своей смерти. Но он давно успел изучить особенности смертных. Хранительниц нельзя держать в полном неведении — тогда не будет взаимопонимания, не будет симпатии. Это послужило достаточным аргументом в его разговоре с Ребеккой.

— Лет триста назад сюда пришла женщина. Ее звали Абигайль. Нашла ворота, открыла их и пришла. Живая, полная сил. Она была удивительной, моя Абигайль. Ты чем-то на нее похожа, — слегка улыбнулся он. — Как и мир живых, мир мертвых имеет много стран. Эта тогда была новой территорией.

— Почему? — спросила Ребекка.

— Долго объяснять. В вашем мире одни части суши исчезают, другие появляются. Примерно то же происходит и у нас. Я получил права на эту страну. Должен тебе сказать, это большая честь. Смерть многолика. Я — одно из ее лиц. Я очень давно существую на свете. Прежде, чем обосноваться здесь, я обитал совсем в других местах, и там у меня были, выражаюсь вашим современным языком, иные функции. Совсем ничтожные. Да я и сам был ничтожеством. И вдруг ничто превратилось в нечто.