В дебрях Африки - Генри Мортон Стенли

2 октября мы поднялись до Малых порогов, ниже слияния реки Нгайю с рекой Итури. Тут налетела на нас буря, превратившая тихую реку в настоящий водоворот; волны бились в оба берега, вставая и падая с грохотом, отчего со дна поднялся ил, замутивший воду до такой степени, что река стала похожа на мелководное морское прибрежье во время прилива. Челноки наши кидало из стороны в сторону, и они так сталкивались между собою, что угрожали разбиться в щепки, а лес между тем гнулся и стонал под напором ветра. Но через полчаса река стихла, приняла свой обычный благодушный вид, а лес опять стоял, как окаменелый.

Двадцать восемь человек под начальством мистера Бонни посланы за приток Нгайю с целью проверить мое предположение, что от пристани на Итури, замеченной мною в этих местах во время неоднократного там прохождения, должна быть тропинка, идя по которой, мы могли бы избежать тех трехсот километров опустошенной лесной глуши, что простираются вдоль южного берега реки от порогов Басопо до впадения реки Ибуири.

По возвращении с этой экскурсии мистер Бонни с восхищенным изумлением отзывался о необычайной ловкости и подвижности моих разведчиков, которые с легкостью лесной антилопы перепрыгивают через всевозможные преграды и на каждую тысячу шагов постоянно уходили от него на пятьсот шагов вперед. На расстоянии 2 км от упомянутой пристани на северном берегу Бонни нашел зажиточное селение, окруженное роскошными плантациями бананов. К этому-то селению, по названию Бавикаи, мы и направились, больше, впрочем, в надежде отыскать дорогу на северо-восток, по которой километров сто было бы возможно прямиком идти на озеро Альберта.

Покуда 4-го числа люди переправлялись против пристани Бавикаи на противоположный берег, я увидел человек двенадцать мади, жестоко изуродованных оспой, а с ними вместе было еще дюжины две их единоплеменников, не успевших заразиться, но так беспечно и близко касавшихся их, что не могло быть сомнения в том, что скоро и они будут точно в таком же виде. Это зрелище навело меня на ряд таких глубокомысленных размышлений, что, будь у меня под рукою хороший стенограф, я бы непременно изложил их, на пользу другим легкомысленным людям.

Никогда еще невежество не казалось мне более бессмысленным, хотя, с другой стороны, такое отсутствие предусмотрительности внушало и жалость. Казалось, что над этими несчастными созданиями уже нависла тень смерти. Но потом я подумал: «Да, вот я вижу, как на них наступает эта ужасная тень, вижу, как они сами накликают на себя страшную болезнь, которая сначала превратит их в чудовищ, а потом убьет. А когда я буду умирать, отчего это будет? По всей вероятности, также по легкомыслию, по минутной оплошности, когда буду слишком занят другим или слишком самоуверен, чтобы вовремя заметить надвигающуюся на меня тень… Что ж, «мамбу-куа-мун-гу» – ни им, ни мне не избежать своей участи».

В заметках от 5 октября нахожу в своем дневнике следующие замечания относительно малярии:

«Проходя лесной областью, мы меньше страдали от африканской лихорадки, нежели в открытой местности от Матади до Стенли-пуля.

Как только постоим подольше в лесной расчистке, так и оказывается, что не настолько еще мы здесь акклиматизировались, чтобы стать нечувствительными к действию малярии. Но в лесных трущобах если и бывали лихорадки, то в самой легкой форме, и притом они тотчас уступали своевременному приему хинина.

На плоскогорье Ундуссумы и в Кавалли Джефсон, Пэрк и я поочередно страдали лихорадкой, а средняя высота поверхности там на 1 500 м выше уровня моря.

Спустившись в приозерную равнину Ньянцы, на 800 м ниже, мы опять подвергались сильнейшим пароксизмам лихорадки.

На мысе Банана, у самого моря, лихорадка самая обыкновенная болезнь, а в Боме, на 25 м выше, она еще обыкновеннее.

Наиболее лихорадочное из этих мест – Виви, которое на 80 м выше Бомы, и поблизости от него нет ни одного болота.

В Стенли-пуле на высоте 330 м над уровнем моря преобладают злокачественные формы лихорадки.

Подымаясь вверх по течению Конго, в случае если ветер дул в тыл, мы совсем позабывали о существовании лихорадок; но, спускаясь по Конго в обратную сторону, лицом к ветру, мы испытывали жесточайшие формы лихорадки.

Подымаясь по Арувими, мы редко вспоминали про лихорадку; но, спускаясь вниз по течению в челноках навстречу ветрам, увлекаемые быстриной, мы вскоре убеждались, что наши организмы еще далеко не применились к здешнему климату.

Из этого можно вывести, что возвышение над уровнем моря от 0 до 1 500 м не избавляет от лихорадки; что более 60 км озерной поверхности между лагерем и противоположным берегом не защищают от нее; что тысяча километров речного течения может служить каналом для проникновения малярии в концентрированной форме; что когда между жилищем и обширной расчисткой или открытою поляной есть густая стена первобытного леса или банановая роща, то жилищу угрожает лишь местная малярия, которую очень легко удалить некоторыми санитарными мерами; в открытой же стране ни в домах, ни в палатках нет возможности защищаться от малярии, потому что воздух проникает через двери домов, под навесы палаток, сквозь вентиляторы и все равно отравляет обитателей.

Отсюда неизбежный вывод, что деревья, высокие кусты, стены или, наконец, плотные ширмы, поставленные между жилищем и преобладающим ветром, могут защищать от приносимой им малярии, и люди могут заражаться лишь ближайшими, местными испарениями[32].

Эмин-паша говорил, что всегда берет с собой полог (употребляемый против москитов), и полагает, что это отлично защищает от миазматических ночных испарений.

Вопрос: может ли респиратор, приделанный к вуали, или просто кисейная маска предохранить путешественника от лихорадочных испарений, когда он находится в открытой стране?»

Три отряда по сорок человек отправлены из Бавикаи в разные стороны, чтобы посмотреть, куда ведут местные торные тропинки. Первый отряд вскоре запутался в трущобах по берегу реки Нгайю, встретил туземцев бавикаи, временно укрывшихся в лесной чаще, и должен был посчитаться с ними. Второй отряд пошел к северо-востоку и наткнулся на скопище туземцев, собравшихся с трех деревень, при этом одного из наших ранили в голову отравленной стрелой. Третий отряд попал в целый лабиринт тропинок, перепробовал многие из них, но все они упирались или в банановые плантации, или в жидкие кусты, и повсюду встречались в полном вооружении туземцы с отравленными стрелами наготове.

Поэтому мы снова переправились на южный берег реки и решили попытать счастья еще выше, чтобы все-таки избежать неудобства прорубать себе путь через лесную трущобу.

10 октября экспедиция пришла к Раздолью гиппопотамов. В тот день мы видели тучу бабочек, летевших по течению реки; туча эта от самого уровня воды возвышалась сплошной массой на высоту примерно 50 м до вершин лесных деревьев и была так густа, что, покуда она не перегнала нас, мы думали, что это стоит лиловый туман или, что еще невероятнее, падает бледно окрашенный снег. Бабочки летели со скоростью шести километров в час. В спокойном воздухе тихого утра полет их был очень ровен, но малейшая струя берегового ветра заставляла их клубиться и путаться наподобие снеговых пушинок в ветреную погоду. По временам навстречу им попадались другие рои бабочек, летевших вниз по течению, и лучи солнца, играя и переливаясь в их прозрачных крылышках, сверкали, как огненные искры.