КГБ шутит. Рассказы начальника советской разведки и его сына - Леонид Шебаршин

1. О кастовой системе в России.

«Насколько я понял из ваших слов, Володя, у вас есть брахманы. Значит, и кастовая система тоже есть?»

«Типа того. Я, понятное дело, верховный брахман. Всего у меня несколько сот брахманов – старших, младших, трубососущих, по учету шницелей, на побегушках, на всякий случай и прочих. Потом, понятное дело, кшатрии – начальники военные и полицейские, они трубу нефтегазовую и прочее добро брахманов берегут. Само собой, вайшья налогооблагаемая, то есть middle class, so to say, а все остальные – шудра болотная. В целом работает все это хозяйство исправно, но не без исключений, увы! Например, совсем недавно верховный кшатрий – воевода так увлекся казенными деньгами – в свою пользу – что пришлось его поскорее убрать, а то шудра болотная больно возмущаться стала. Свинство, конечно … с ее стороны».

«Как говорил один наш древнеиндийский мудрец, – заметил я, – “А зарвавшегося кшатрия, дерзнувшего наложить лапы свои смрадные на добро своего брахмана любезного, следует привязать цепями за уши к передней ноге белого слона по имени Ганеша, да и пустить их вместе погулять по базарной площади, пока Ганеша не наступит снисходительно вору-кшатрию на пузо его гнилое, да кишки ему не выпустит. Ом Рам!” Вообще-то сам я против таких методов, да и давно это было».

«Я тоже, – заверил меня Володя. – А главное, славный он малый. Ну, оступился нечаянно на несколько миллиардов, с кем не бывает. Ведь мог и больше украсть, а не стал. Казнить его мне расчета нет – эдак кшатриев у меня совсем не останется, ибо воруют они все не хуже брахманов. Назначим мы его лучше на какое-нибудь местечко хлебное, ибо голодный кшатрий – это опасный кшатрий. А вот с дамочкой его возлюбленной, которая беднягу во все это втравила, мы разберемся по-свойски».

«Не надо, Володя! Помните о непротивлении злу насилием. Бедняжка не виновата, что настиг ее страшный недуг живоглотства. Болезнь эта, хотя и ужасная, но излечимая. Знаю я одно средство… Вот что вы сделайте, Володя! Велите смазать ее хорошенько навозом священной коровы, а в рот положить добрый кусок священного кала, чтобы лучше взяло. Отправьте затем ее в самый что ни на есть ароматный коровник работать. А когда через несколько лет несчастная самочка кшатрия насквозь напитается духом святости, и на нее снизойдет благодать раскаяния, призови ее к себе в палаты прекрасные. И когда, возрыдав от счастья видеть тебя, кинется она в ноги твои руководящие, то подними ее, душистую, обними, да и скажи ласково: “Не плачь, сестра, не плачь, бедная. Вижу, верю, что раскаяние твое искреннее, так что скажи мне, стерлядь толстая, куда девала миллиарды мои народные?” Все расскажет, не будь я Махатма Ганди».

Выслушав меня, Володя почему-то позеленел, тихо икнул с мучительным подвывом и, сделав несколько судорожных глотков чаю, часто задышал.

«От восторга, наверное», – подумал я.

Хорошенько отдышавшись, Володя сказал слабым голосом: «Ну уж нет! Я этого не вынесу. Пусть ей лучше Прокуратура занимается, а то потом палаты мои прекрасные и за полгода не проветрятся».

2. О культуре и науке.

«Володя! Вот вы жаловались, что кроме меня вам и поговорить не с кем. Неужели у вас в стране нет никого, кроме пингвинов и тараканов? (Мое примечание – это он так ближайшее окружение обозвал, представляете?) Россия ведь всегда славилась своими писателями, учеными и другими достойными людьми. Неужели с ними не о чем поговорить?»

«Да у нас культурная жизнь ключом бьет, и сам я в ней активно участвую! Изобильна ведь талантами земля русская, а еще больше этих талантов в ней зарыто, слава богу! Гонораров и премий на всех ведь не напасешься. К примеру, мой придворный драматург-травматург Нахалков такую оперу душераздирающую сочинил – “Ельцин и барсук”, что я чуть не разрыдался, хотя обычно плачу, только если на котлету слишком много горчицы положено. Как он меня ни просил, а партию Ельцина исполнить я ему не позволил, потому что голос у него сиплый и неприятный, а у героя он должен быть глубокий и гулкий, как из похмельной жопы. Да и потом, не выпьет он столько. На днях явился ко мне и говорит: “Дай мне за оперу мою народную графство!” А я ему: “Проснись! Ты кто вообще такой? Графство не дам, а вот графином могу! Брысь!” Он как побежит от меня, как побежит, а я ему вслед: “Побегай, пока не проснешься!” Я для скорости ему даже мигалку на машину подарил! Дворянин все-таки. А вы говорите, что я с писателями не общаюсь».

Володя отхлебнул чаю, придвинул ко мне тарелку с бисквитами и продолжил: «Или, скажем, мой друг, писатель питерский Сережа, по совместительству главный брахман по вопросам администрации. Взял да и написал дивный справочник “Москва и ее придурки”, в котором доказал, что их здесь ровно пятнадцать миллионов. Это он, я думаю, маленько переборщил, поменьше все-таки. Мы с ним даже поспорили на эту тему, но все же сошлись во мнении, что столицу надо отсюда в Питер переносить».

«А наука, Володя? Ведь сколько на ее счету побед – атомный гриб “Ленин”, самые миролюбивые в мире межконтинентальные ракеты, авианосец “Неравнодушный”, Белка и Стрелка и прочее. Только и осталось, что, мол, Россия – Родина слонов! Тут я с Вашей Академией Наук в корне не согласен, потому что слон – это исконно наше священное животное. В этом даже самая последняя шудра не сомневается. Кстати, как у ваших академиков дела? Прошу передать им привет от меня лично и от всех наших ученых – пандитов, да и насчет слонов им скажите».

«Передам, – пообещал Володя. – Академия наук – это очень хорошо, согласен. Но нам что от науки надо – чтобы прямо сейчас советы нужные давали, а у них там то бизон Хиггса больше не расщепляется – вот тоже трагедия! То космические корабли на старте взрываются, то собственность никак не поделят, то спорят, что, мол-де, первым человеком, который от обезьяны произошел, был Чарльз Дарвин. Это министерство образования так считает, а Академия сомневается, надо ли эту чушь в школьную программу вставлять. Если да, то дурак этот Дарвин был! Лучше бы мы обезьянами остались – жуй бананы, никаких тебе глупостей вроде либерализма, а если кто насчет руководящей линии сомневается, то хрясть его по башке, и все дела! Идеально!»

3. О санкциях.

Владимир Владимирович немножко обиделся на Махатму и Льва Толстого (тот Махатме тоже приснился) за некоторые неуместные замечания и сказал следующие мудрые слова.

«Вам с Львом Толстым легко рассуждать о добре и зле, и делать ничего не надо, а я думай теперь, что с санкциями американскими и европейскими делать. Эх, полечить бы американцев этих надо. Из огнемета! В сортире!».

«Надеюсь, что до этого не дойдет, Володя! – не на шутку встревожился я. – Ненасилие, как я говорил…»

«При чем здесь!? – досадливо поморщился Володя – Просто у них огнемет толще, да и брахманы мои у них свои деньги держат. Сгорят если, фигня получится».

Володя скушал бисквит, попил чаю и продолжил: «А вот как с Евросоюзом за их санкции поступить, я отлично знаю. У них в Брюсселе неподалеку от штаб-квартиры ЕС фонтанчик такой есть. “Писающий мальчик” называется. Ну вот, для начала мы их от нефтегазовой трубы отключим, а потом напротив их офиса в Москве на Мосфильмовской улице другой фонтанчик поставим – “Добрый дядя, писающий керосином”. Вот пусть у него и отсасывают».