Карл Маркс. История жизни - Франц Меринг

он бросил рабочих, как ненужное ему больше орудие, и перешел к буржуазии и т. п. Приходится с полным правом усомниться, что рейнские рабочие посылали такого рода наказ Марксу: те же рабочие несколько лет спустя заверяли в торжественных адресах и горячих приветствиях, что дом Лассаля в Дюссельдорфе был «надежным убежищем самой бесстрашной и решительной партийной помощи во времена белого ужаса пятидесятых годов». Более чем вероятно, что Леви сам все это выдумал; он был взбешен против Лассаля за то, что тот согласился на заем ему только 500 талеров вместо 2000, о которых просил Леви.

Если бы Маркс это знал, то, конечно, отнесся бы с величайшей осмотрительностью к словам Леви и к нему самому. Но сообщение Леви должно было само по себе вызвать сильное недоверие. Маркс был хотя и не в частой, но все же в постоянной переписке с Лассалем; он всегда считал его, как в политическом, так и в личном отношении, надежным другом и партийным товарищем. Маркс даже сам боролся против недоверия рейнских рабочих, еще действительно существовавшего в дни союза коммунистов против Лассаля, когда он запутался в историю процессов графини Гацфельд. Еще за год до того, получив письмо от Лассаля из Парижа, Маркс очень сердечно ответил ему. «Я поражаюсь, — писал он, — что ты так близко от Лондона и не собираешься приехать сюда хоть на несколько дней. Надеюсь, что ты одумаешься и сообразишь, как быстро и дешево можно съездить из Парижа в Лондон. Если бы для меня не был закрыт въезд во Францию, я бы сам нагрянул к тебе в Париж».

Довольно странно поэтому, что Маркс сообщил Энгельсу пустую болтовню Леви в письме от 5 марта 1856 г. и прибавил от себя: «Все это только отрывки того, что я слышал от него и передаю частично. Все сообщение в целом произвело на меня и на Фрейлиграта вполне определенное впечатление, хотя я был очень расположен в пользу Лассаля и отношусь с недоверием к сплетням рабочих». Маркс сказал Леви, как он сообщает Энгельсу, что нельзя принять какое-либо решение, выслушав только одну сторону, но что, во всяком случае, подозрительность полезна ввиду всех этих обстоятельств; пусть следят за Лассалем, избегая пока всякой огласки дела. Энгельс с этим согласился и сделал несколько замечаний, которые с его стороны не столь удивительны: он не так хорошо знал Лассаля, как Маркс. Жалко его, писал Энгельс. Он очень талантливый человек; но все это, конечно, ужасно. Лассаль всегда был таков, что за ним нужно было чертовски следить; как настоящий еврей из славянских пограничных мест, он всегда готов под партийными предлогами использовать всякого для своих личных целей.

Маркс же оборвал переписку с человеком, который немного лет спустя с полным правом писал ему: «У тебя в Германии нет друга, кроме меня».

Кризис 1857 г.

Устранившись осенью 1850 г. от открытой партийной борьбы, Маркс и Энгельс заявили: «Новая революция возможна только как следствие нового кризиса. Но она наступит с такой же неизбежностью, как этот кризис». С этого времени они с каждым годом все нетерпеливее следили за признаками наступающего кризиса. Либкнехт рассказывает, что Маркс иногда пророчествовал на эту тему, и потом друзья дразнили его, когда пророчества не сбывались. Когда же кризис действительно наступил, Маркс передал Вильгельму Вольфу через Энгельса, что нормальным образом кризис должен был разразиться на два года раньше, как он это и докажет.

Кризис начался в Соединенных Штатах — и уже предвестники его печально отразились на обстоятельствах Маркса: «Нью-йоркская трибуна» понизила его гонорар наполовину. Удар этот был тем более тяжелый, что в новом доме Маркса уже водворилась старая нужда, еще, пожалуй, более безысходная, чем прежде: «Перебиваться со дня на день, как на Дин-стрит», на новом месте нельзя было, а впереди ничего не предвиделось, и расходы на семью увеличивались. «Положительно не знаю, как мне быть; я в более отчаянном положении, чем пять лет тому назад», — писал Маркс Энгельсу 20 января. Эта весть поразила Энгельса как «удар грома при ясном небе», и он поспешил помочь другу, пожалев только, что Маркс не написал ему на две недели раньше о своих затруднениях. Он как раз купил себе лошадь на деньги, присланные ему отцом в подарок на Рождество. «Мне чрезвычайно больно, — писал Энгельс, — что я здесь держу лошадь, а ты с семьей нуждаешься в Лондоне». Он поэтому очень обрадовался, когда несколько месяцев спустя Дана предложил Марксу сотрудничество в издаваемом им энциклопедическом словаре, также специально и по военным вопросам. Энгельс написал, что это «большая удача» и «бесконечно его радует», так как поможет Марксу выпутаться из вечных денежных затруднений. Пусть только Маркс берет на себя побольше статей, и постепенно можно будет организовать целое бюро.

Но из этого ничего не вышло из-за недостатка в людях. К тому же и условия работы оказались не такими блестящими, как предполагал Энгельс. Гонорар в конце концов был меньше пенни (4 к.) за строчку, и хотя относительно многих слов ничего не требовалось, кроме компилятивного заполнения строчек, но Энгельс был добросовестный работник и не делал ничего кое-как. То, что просочилось в переписку относительно этой словарной работы, совершенно не оправдывает позднейшего пренебрежительного суждения Энгельса о статьях, написанных отчасти им, отчасти Марксом: «Чисто ремесленная работа для денег, и больше ничего; их можно спокойно предать забвению». Постепенно эта, во всяком случае, побочная работа свелась на нет, и, по-видимому, постоянное сотрудничество Энгельса и Маркса в энциклопедии Дана не пошло дальше третьей буквы алфавита — С.

С самого начала работе сильно помешало то обстоятельство, что Энгельс заболел болезнью желез летом 1857 г. и вынужден был уехать к морю на довольно продолжительное время. Здоровье Маркса было тоже плохое. Болезнь печени проявилась у него в новом, очень сильном припадке, и ему лишь с величайшим напряжением удавалось выполнять самые необходимые работы. В июле жена его разрешилась от бремени нежизнеспособным ребенком; это произошло при ужасных обстоятельствах и так потрясло Маркса, что ему было мучительно вспоминать о пережитом. «Я представляю себе, как тебе тяжело, если ты так пишешь», — ответил испуганный Энгельс; но Маркс отложил всякие объяснения до личной встречи, говоря, что писать об этом не в силах.

Все личные невзгоды были, однако, забыты, когда кризис перебросился осенью в Англию, а затем и на континент. «Хотя я сам и терплю нужду в деньгах, но никогда с 1849 г. не чувствовал себя так хорошо, как при начале этого кризиса», — писал Маркс Энгельсу