Невиновен - Харлан Кобен

Да, все начало проясняться. Среди девушек ходили слухи, будто Клайд снимает что-то на пленку и шантажирует людей. Очевидно, он пытался шантажировать Йетса или кого-нибудь другого из той же компании. И они вышли на след бедняжки Кассандры. Пленки хранились у нее? Или на них была снята она?

Оливия посмотрела на вывеску:

Буфет «Похотливого бобра» – всего 4.99 $!

Потом кивнула, словно соглашаясь сама с собой.

Так тому и быть. И она направилась к двери.

Надо подождать. Вернуться позже.

Нет.

В дверях ее встретили удивленными взглядами. Обычно женщины в подобные заведения одни не приходят. Да и мужчины лишь изредка приводили с собой подружек. Те отчаянно старались казаться крутыми. Или лесбиянками. Но в одиночку женщины сюда никогда не заходили.

Оливия вошла, и несколько человек уставились на нее. Впрочем, посетителей не так много. Воздух здесь какой-то вязкий, сладковатый. Освещение приглушенное. Челюсти у нескольких мужчин так и отвисли. Впрочем, большинство из них, наверное, подумали, что она работает здесь, просто пришла пораньше, подготовиться к вечерней смене. Или решили, что она лесбиянка, будет дожидаться, когда закончит работу ее любовница.

Из стереосистемы лились звуки хорошо знакомой мелодии «Разве ты не хочешь меня, детка?». Песня уже была классикой, когда Оливия танцевала. Ретро, догадалась она. Впрочем, ей всегда нравилась эта музыка. Считалось, что в подобных заведениях лирика способствует созданию соответствующей атмосферы. Но если слушать внимательно, сразу улавливаешь, какая боль утраты звучит в голосе Фила Оуки, лидера и певца группы «Ньюман лиг», ясно, что его сердце разбито. И название хита повторялось вовсе не с вожделением. С надеждой, сбыться которой не суждено.

Оливия заняла место в самой дальней от входа кабинке. На сцене находились три танцовщицы. Две вообще ничего не делали. Третья пыталась расколоть клиента, изображала страсть, жестом показывала, что он должен засунуть купюры ей под узенькую лямку стрингов. Мужчина сдался. Оливия осмотрела зал, публику и решила, что за последние десять лет в подобных заведениях ничего не изменилось. Мужчины выглядят все так же. У одних пустые невыразительные лица. Другие сидят с приклеенными улыбками. Кто-то хорохорится, а кто-то напускает равнодушный вид, давая понять, что он выше всего этого. Ну а остальные жадно поглощают пиво и пялятся на девушек с нескрываемой враждебностью, словно хотят получить ответ на вечный вопрос: «И это все, чем вы можете нас удивить?»

Девушки на сцене совсем молоденькие и обкуренные, сразу видно. У ее подруги Кимми были два брата, плотно подсевшие на героин. Сама же Кимми не выносила наркотики. А потому Оливия – нет, Кэнди – предпочитала выпивку и пила до тех пор, пока Клайд Рэнгор не заставил ее завязать. Случилось это после того, как она начала спотыкаться на сцене. Клайд сумел отвадить ее от спиртного. Хоть одну заслугу за ним можно признать.

От блюд, подаваемых в буфете, тянуло отвратительным запахом, казалось, он так и липнет к коже. Интересно, кто же ест эту дрянь? Цыплячьи крылышки застали еще президента Картера. Хот-доги так долго вываривают в воде, что они там практически растворяются. Картофель фри такой жирный, что ухватить хотя бы ломтик просто невозможно, он норовит выскользнуть из пальцев. Толстые мужчины расторопно обносили клиентов этими блюдами, в углу на столике громоздились горы пластиковых тарелок. Оливии казалось, она видит, как вздуваются артерии у посетителей, поглощавших эту чудовищную еду.

Некоторые подобные заведения предпочитают называться «джентльменскими клубами», тамошние посетители часто красуются в деловых костюмах и ведут себя более или менее пристойно. В «Похотливом бобре» ничего подобного не наблюдалось. Здесь татуировок больше, чем зубов. Тут часто дрались. У вышибал огромные толстые животы, мускулов нет, но хорошего пинка под зад они всегда могут дать.

Оливия не испытывала страха или смущения, просто не совсем понимала, что она здесь делает. Девушки на сцене завертелись вокруг шестов. Одна из танцовщиц сошла со сцены, и ее место заняла шустрая молодая девушка. Точно определить ее возраст было невозможно. Она, казалось, вся состояла только из ног и двигалась на высоченных каблуках неловко и шатко, будто жеребенок. Улыбка была почти искренней, и Оливия решила, что волю и вкус к жизни из нее пока не вышибли.

– Принести вам что-нибудь? – Официантка устало смотрела на Оливию.

– Кока-колу, пожалуйста.

Девушка ушла. Оливия продолжала наблюдать за шустрой танцовщицей. Она напомнила ей бедняжку Кассандру. Примерно того же возраста. Хотя Кассандра была симпатичнее. Она смотрела на трех девушек на сцене, и вдруг возник очевидный вопрос.

«Какая из них моя дочь?»

Оливия искала в их лицах хотя бы намек на сходство, но напрасно. Это, разумеется, ничего не означало. Ведь дочь могла пойти в отца. Официантка принесла кока-колу. Оливия к ней не притронулась. Нет, из этих грязных стаканов ее никто пить не заставит.

Через десять минут девушки сменились. Появилась новенькая. Наверное, смена состоит из пяти танцовщиц – три на сцене, две за кулисами, ждут своей очереди. А может, их шесть. Оливия подумала о Мэтте, о том, как он пробирается сейчас в Рино. Почему-то он был уверен, что у него получится. Вероятно, просто бравада ради ее успокоения.

Новенькая обрабатывала какого-то типа в парике. Выглядел парик так неестественно и скверно, что казалось, он у него на молнии. Возможно, плетет ему старую байку, что она еще учится в школе, подумала Оливия. Почему мужчины так заводятся, узнав, что девушка школьница или студентка? Неужели им необходим намек на чистоту и непорочность среди всей этой грязи?

Одна девушка, пробывшая на сцене с момента появления Оливии в зале, спустилась по узенькой лесенке и подошла к мужчине, у которого изо рта торчало крылышко цыпленка. Тот немедленно вынул крылышко, вытер жирные руки о джинсы. Девушка взяла мужчину за руку, потянула за собой, и оба они скрылись где-то в уголке. Оливии захотелось последовать за ними, схватить всех девушек и вывести на улицу, где так светло и солнечно.

Нет, с нее довольно.

Она жестом попросила официантку подать счет. Та нехотя отошла от группы гогочущих клиентов, явно из местных.

– С вас три пятьдесят.

Оливия встала, полезла в сумочку, достала пятидолларовую купюру и уже собралась протянуть ее официантке и поскорее покинуть это темное мерзкое место, но тут на сцену из-за кулис вышла новая танцовщица.

Оливия замерла, а потом издала еле слышный болезненный стон.

– С вами все в порядке, мисс? – спросила официантка.

Новая стриптизерша заняла свое место посередине.

Это была Кимми.

– Мисс?

У Оливии подкосились ноги, и она опустилась на стул.

– Еще одну кока-колу, пожалуйста.

Она и к первой бутылке не притронулась, но если официантка удивилась, то виду не подала. Оливия не сводила со сцены глаз. Ее захлестнула буря эмоций. Во-первых, жалость. Во-вторых, печаль. Больно было видеть, что после всех этих лет Кимми все еще на сцене. И чувство вины, никогда не оставлявшее Оливию. Но одновременно она испытывала и радость при виде старой подруги. За последние недели Оливия посетила немало веб-сайтов, хотела узнать, выступает ли до сих пор Кимми. Но ничего не нашла и сделала вывод, что Кимми отошла от дел. Только теперь она поняла, что Кимми занимает столь низкое положение в этой иерархии, что не заслуживает даже упоминания.