Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

Саша вспомнил. Речь сегодня шла о Кирилле. Это раз. А уже второе — Татьяна. Хотя нет, она — на третье, на десерт, так сказать. А второе — госбезопасность. Уж не она ли обложила Турецкого и ведет, куда не ему, а ей требуется? Тут у Олежки могут быть свои источники. Открывать их Саше не надо, но пошарить там он, конечно, может. Просто по-товарищески. Ладно, цели определены, как говорили предки, задачи ясны, пора сменить пластинку.

— Ну так извини еще раз, благодетель, укажи путь к непрерывному и желанному росту благосостояния.

— Наконец слышу от тебя, — словно обрадовался Олег, — слова не мальчика, но мужа. Итак, запоминай, впрочем, можешь и записывать: пункт первый. Переходишь в мое ведомство. Должность я тебе сочиню хоть завтра. Мне советники во как, — он чиркнул ладонью по горлу, — необходимы. Твой переход, или, если пожелаешь, перевод, я обеспечу. Уедешь в отпуск из прокуратуры, а вернешься уже ко мне, сюда. Костя твой таких вопросов не решает, а генеральный ваш — не жилец, можешь полностью доверять моей информации. Уберут буквально со дня на день. Там за ним, Саша, такое числится!.. В общем, пока мы отправим его на пенсию, а через месячишко-другой, думаю, посадим. Чтоб шуму было поменьше. На него ведь давно уже оппозиция бочку катит, вот Президент и кинет ей кость. Кстати, чтоб ты знал: дело свое тебе раскрутить не удастся. А если, не дай Бог, чего, то твой генеральный его немедленно закроет. Учти, говорю это как другу. Впрочем, ты мне уже слово дал сегодня.

Очень интересно! Прямо как в том анекдоте: пьяный заяц под пень свалился, а волк с медведем из-за его тушки драку затеяли, да друг дружку и угробили. Проснулся заяц, глядит, а рядом трупы. Ну и дела, думает, чего по пьянке не наделаешь!.. Ну что ж, раз Олежка так говорит, значит, успел Саша проколоться.

— А по поводу чего я поклялся? — сделал он наивные глаза.

— Кончай, Саш, валять дурака! — Олег почти рассердился. — Если б я тебя не знал, честное слово, обиделся бы… Я ж о деле с тобой. В конце концов, ты спросил, я ответил. Словом, последнее слово, извини за тавтологию, за тобой.

Это как раз было понятно, хотя никакой тавтологией тут и не пахло.

— Я полагаю, Олежка, что к данному вопросу мы еще вернемся. Но моя к тебе просьба пока заключается в ином. Я уже сказал сегодня, что дело мы прекратили, остальные убийства раскручивают МУР и территориальная прокуратура, короче, их дела.

— Да ладно тебе темнить, — усмехнулся вдруг Олег. — Что я, вас с Костей не знаю, что ли? Для общественности, то есть для дураков, официально, поди, прекратили, а сами продолжаете. Могу поэтому только повторить: не делай, Саша, не нужной никому работы. И смертельно опасной.

«Интересно, — подумал Турецкий, — с каких это пор ловить убийц — ненужная работа? Впрочем, как я погляжу, в наше время многие понятия, несущие совершенно определенный и однозначный смысл, бывают извращены до неузнаваемости или вывернуты наизнанку… А Олег, конечно, прав, и от него я мог бы и не скрывать правды. Но что поделаешь…»

— Нет, — безучастно, как о пустом, отмахнулся Турецкий, — действительно прекратили. Ну — то, что касается Алмазова. А убийство Кочерги — все-таки самостоятельное, как говорится, убийство, Олежка, хотя сам он и прикончил, как выяснилось, своего шефа, а затем убийство Червоненко — эти висят на муровцах. Но с делом Алмазова, как я понимаю, никто их связывать не собирается. Разве что всплывет по ходу… нет, не думаю. Ты мне другое скажи: есть у тебя серьезные выходы, говоря прежним языком, на госбезопасность?

— А это еще зачем?

— Две причины. Интерес первый — киллеры. У меня имеется веское подозрение, что мальчики — из-под той «крыши». Второй же вопрос связан с вашей славной семейкой.

Олег так дернул рукой со стаканом, что едва не опрокинул его на пол.

— Так… понятно… — протянул он. — Мамаша настучала, что я не хочу потакать ее капризам? Сознавайся, сыщик!

Саша догадался, что своей шуткой Олег хотел загладить собственную растерянность. И только кивнул. Но и этого ему было достаточно. Олег тут же вскочил, явно «заводя» себя, забегал по огромной своей кухне и, размахивая длинными руками, почти крича, начал доказывать публике в лице Турецкого то, что ни в каких доказательствах не нуждалось. Ну конечно, у матери на старости, усугубленной тяжелой многолетней работой, появилась мания преследования. Боязнь за своих несчастных детишек, которые давным-давно выросли и занимаются такими серьезными государственными делами, которые ей отродясь не снились. Она знает, что ей положено, причем, знает отлично, но ей этого мало, и она лезет в такие сферы, где не только не окажут помощи, но еще и шею скрутят, чтоб к ним нос не совали. Он уже тысячу раз повторял ей одно и то же, но ей все равно неймется, и вот она подсылает ходоков, просителей, ставя их в идиотское положение.

На идиота Саша, вообще-то говоря, мог бы и обидеться. Тем более что из всех ходоков-просителей лично ему известен был пока только один человек — он сам. Но Олег так красиво разыгрывал свое возмущение, что Турецкий загляделся, заслушался и… ободряюще подмигнул ему. На что тот отреагировал мгновенно: резко выдохнул воздух, засмеялся и, махнув отчаянно рукой, мол, где наша не пропадала, с ходу плеснул в бокалы смородиновой водки.

— Давай, Саш, махнем за мать! Настырная она баба, но, увы, больше таких я не встречал… к сожалению.

Помолчали, покурили, и Олег, снова став деловитым, вернулся к Сашиным вопросам.

— Значит, киллеры, говоришь… Впрочем… Ладно, друг и учитель, если тебе все-таки придется отчитываться перед генеральшей, можешь ей заявить, что я уже выбирался на самый верх в Службе внешней разведки, — понимаешь? — и имею совершенно секретную информацию по Кирке. Тебе могу сказать лишь одно: он залег. На какой срок, не могу говорить. Поэтому любая волна в том направлении попросту опасна для него. Попробуй убедить в этом мать. И не надо ей лезть ни к академику, ни к его заму. Мужики мне сказали, что могли. А кстати, и у них там тоже намечаются серьезные перемены. Но это — сугубо между нами. Да-а, Саша, в трудное время живем-существуем… Мне иногда, честное слово, даже жалко становится нашего Президента. Он же на острие постоянно, а вокруг голодные шавки… Да что там шавки — псы свирепые, и каждый свою кость требует с пеной у рта. Вот он время от времени и вынужден им подбрасывать… то одного, то другого. Из тех, кто с ним начинал. А что поделаешь? Се ля ви, как говорят французы… Ну а что касается твоих киллеров, то, думаю, здесь, в этом вопросе, сумею тебе помочь. Но не сразу. Не завтра, во всяком случае. Моим кадрам, сам понимаешь, тоже нет никакого резона светиться. Придется подождать… Недельку-другую. Можешь?

— А что, разве у меня имеется иной вариант?

— Конечно. Мы ж договорились. Ты из отпуска переходишь прямо в мои объятия, и нужда в этих киллерах отпадает сама по себе. Разве не так?

— Ага, понятно, благодетель. Я, значит, в сторонку, а убийцы нехай бегают, может, им еще где работенка сыщется?

— Саша, — с укоризной покачал головой Олег, — не разыгрывай передо мной дурачка. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Разве дело в этих твоих киллерах? И, кстати, уж кому-кому, а им-то работенка завсегда найдется. Мы ж ведь днями говорили с тобой по поводу наших банковских разборок? Чего ж ты теперь хочешь? В конце концов наличие киллеров, прекрасно и быстро исполняющих свою работу, и есть, пожалуй, сегодня единственный и действенный способ быстрого разрешения всех конфликтов. Только, — засмеялся он, — ради Бога, не называй меня циником. Подумай — и сам поймешь, что по-крупному прав все-таки я.