Не место для людей - Ник Перумов

– Объясняй, – сказал Виктор, с трудом удерживаясь от того, чтобы не вмазать Обжоре по физиономии. – Считай, что я шокирован, фраппирован и будирован. Объясняй всё. Что за игра с Убийцей? Вот это всё – что?

Обжора вздохнул. Провёл рукой над мальчиком, и тот исчез, будто и не было, лишь трава осталась примятой.

– С Убийцей плохо всё, плохо. Не нравится мне, что творится. Только Убийца – это лишь часть всего, важная, но малая часть. Позволь показать. Доверься мне, господин Дракон. Нам сейчас важно друг другу довериться…

Он протянул руку, взял Виктора за плечо.

И мир вновь исчез, вновь сменился.

Превратился в огромный кружащийся калейдоскоп. В исполинские песочные часы, окружённые тьмой.

Виктор не видел себя, не видел Обжору, но чувствовал его руку на своей руке.

– Вот он, твой мир, твоя Вселенная…

Виктор видел. Огромный перевёрнутый конус, расширяющийся в бесконечность. Крошечный голубой шарик Земли на его вершине.

– Вот мир твой новый, родным ставший, Срединный Мир…

Виктор видел и его. Круглый диск, перемычка между двумя конусами, один из которых его родина, Изнанка, а другой конус…

– Вот мир мой, моё обиталище, Мир Прирождённых…

Это был конус, заполненный серой искрящейся дымкой. Она клубилась, кружила, сплеталась в причудливые фигуры – исполинские драконы и единороги размером с космическую туманность, лица величиной с Галактику, пламенные структуры, при взгляде на которые начинает кружиться голова и сдаётся разум…

– Видишь, что творится-то?

Виктор видел. Редкие крошечные искры проскальзывали порой сквозь Срединный Мир в Изнанку, а навстречу неслись какие-то крошечные песчинки, чтобы раствориться и обратиться в серую дымку.

Но было не только это.

Были и извилистые пути-червоточины, пронзающие Срединный Мир грубо и резко, распарывающие его, вторгающиеся во внешнюю тьму. И они искрили, фонтанировали – и магическим светом, и твёрдой материей Изнанки. Часть магии и впрямь проникала на Изнанку, явно большая, чем следовало. Она сталкивалась с материей, обретала иную форму – и выплёскивалась во тьму крошечными цветными шарами, радужной икрой, переливчатыми марблсами. Шары крутились вокруг Срединного Мира, некоторые отлетали во тьму и исчезали, некоторые рушились в конус Мира Прирождённых и чудовищно искажались. В Изнанку они не возвращались.

– Вишь, как прёт-то? – спросил Обжора. – Напор-то какой из твоего мира? Эт не мы нынче вторгаемся, друг ты мой огнедышащий. Это вы к нам. Давите, прессуете, сумбур вносите. Прирождённые лишь обороняются. Инстинктам следуют.

– Я уже понял… – ответил Виктор зачарованно. – Это моя вина. Я ходил между мирами… находил тысячи причин… сегодня здесь, завтра там… проведать маму, купить дочке патефон с пластинками…

– Умник, – сказал Обжора.

– Что же не предупредил? Почему не объяснил? – крикнул Виктор.

– Потому что так оно устроено, потому что должен быть пройден путь и должно свершиться неизбежное. Хоть и жалко… – в голосе Обжоры прорезалась грусть. – Да и я не всесилен, сам так устроил…

– Что в этих… шарах?

– Ты же догадался уже. Ты в одном таком побывал. Это Вселенные. Ну, маленькие пока, ненастоящие. Им не суждено было родиться, пока ты дыр не набил. Столкнулись, значица, мысли-идеи человеческие, волшебством порождённые, с этим самым волшебством в чистом виде. И воплотились. Как смогли. Со своей историей, со своими жителями, звёздами, древними окаменелостями и мурашами в лесах. Только ненадолго они воплотились. А уж если дыры залатать – так и вовсе кончатся.

Будто невидимая ручища схватила один шар, стремительно поднесла ближе – и Виктор увидел, будто под микроскопом, старинный город на берегу моря, с мощёными камнем улицами, допотопным трамвайчиком, несущимся по рельсам в гору и бегущими в панике людьми. Из моря медленно выступали тонкие ветвящиеся щупальца, нависали над городом – и то и дело стремительно падали вниз, хватали кого-нибудь, уносили ввысь. Виктор видел искажённое ужасом девичье лицо (как похожа на Нотти…), на глазах иссыхающее, превращающееся в мумию, орущего ребёнка, рассыпающегося в прах под прикосновением щупальца, отчаянно и умело дерущегося мечом рыцаря, чьи доспехи ржавели и распадались от каждого касания монстра…

– Это… уже есть? – спросил Виктор в ужасе.

– Было. Есть. Будет. Какая разница-то?

– Что мне делать? – закричал Виктор. – Скажи!

– Не знаю, – ответил Обжора.

И мир мигнул, меняясь в последний раз.

Он лежал головой на коленях Тэль, а друзья испуганно столпились над ним.

– И я не знаю, – прошептал Виктор. Присел, разжал ладонь. Посмотрел на два несчастливых билетика и бережно спрятал их в карман.

Эрик спал.

Тяжело, беспокойно, несмотря на накопившуюся усталость.

Слишком многое случилось за считанные дни.

Ему хотелось, чтобы приснилась Нотти, и, кажется, во сне он даже искал её – в каких-то странных тихих библиотеках с высоченными сводами, среди шумных ярмарочных рядов, в поезде со старомодными, но роскошными вагонами. Искал и не находил.

Зато он всё время натыкался на грубоватых людей в простых одеждах, чего-то от него хотевших, на старых волшебников, глядящих с ненавистью и тревогой, на мальчишек и девчонок, носившихся вокруг с восторженными лицами.

И чувствовал на себе чужой, неприязненный взгляд, наполненный огнём и пеплом.

Взгляд Дракона.

Он оборачивался, пытаясь встретиться с врагом глазами, увидеть его, показать, что не боится (хотя страшно было так, что ноги холодели), но нигде не находил. Лишь смутная тёмная тень, кружащая вокруг и изучающая.

Тень, которая его убьёт.

Эрик открыл глаза, со всхлипом втянул воздух. Он лежал в кровати, на мягком пышном матрасе, утонув головой в таких же пышных и мягких подушках. В комнате царила полутьма, но пробивающиеся сквозь щели в занавесях лучики света подсказывали, что давно уже день.

– Доброго полудня, чаробой, – раздалось над ухом.

Эрик от неожиданности даже подскочил в кровати, что было не слишком-то и легко, учитывая её мягкость. Оказалось, что в изголовье сидел на массивной табуретке Кранг, непривычно тихий и с довольным выражением на физиономии. В руках трактирщик держал поднос с большим стеклянным стаканом чего-то белого – неужели молока? – и ломтём сероватого пышного хлеба.

– Час уж жду, пока проснёшься, чаробой, – сказал Кранг.

– Я не… какой ещё chore boy? – спросил Эрик. Ему показалось, что Кранг использовал английский жаргонизм. – Какой я вам «мальчик для тяжёлых работ»?

– Ну уж точно не девка, – фыркнул Кранг. – А работа да, тяжёлая предстоит… Кстати, не желаете ли после завтрака с девушкой помиловаться? Моя-то дочь осенью замуж вышла, вот незадача, а вторая мелкая ещё, но вокруг девиц желающих полно!