Из пережитого в чужих краях. Воспоминания и думы бывшего эмигранта - Борис Николаевич Александровский

камерных вокалистов. Почти все сказанное о них можно распространить и на инструменталистов – пианистов, скрипачей, виолончелистов, даже если они обладают недюжинными способностями.

Какие возможности имелись у квалифицированного русского музыканта за рубежом?

Не будет большой ошибкой ответить: почти никаких. Для того чтобы иметь средства к существованию, пианисты, скрипачи должны выступать в качестве солистов перед публикой. Другого пути нет, так как профессорские и преподавательские должности любой консерватории любой страны мира для иностранцев полностью или почти полностью закрыты.

Для устройства собственных концертов нет другого пути, как идти на поклон к тузам – владельцам частных концертно-организационных предприятий. Консерватории и филармонии каждой данной страны устройством таких концертов не занимаются.

Концертный предприниматель, к которому вы пришли на поклон, взвесит все особенности данного случая исключительно с точки зрения интересов собственного кармана.

Допустим, что вы талант выдающийся. Но во-первых, выдающихся музыкальных талантов развелось во всем мире столько, что ими хоть пруд пруди. Во-вторых, ваше имя, пользующееся громкой славой на вашей родине, может оказаться неизвестным для зарубежной публики. Значит, нужна реклама и нужен в условиях капиталистического мира классический способ создания этой рекламы – подкуп прессы, долженствующей объявить во всеуслышание о появлении на местном горизонте вас – сверхгениального музыканта и невиданной квалификации пианиста, скрипача или певца.

Предприниматель подсчитывает расходы, которые придется произвести, устраивая ваш концерт, и определит условно предполагаемую сумму, которую выручит от продажи билетов. После этого он почешет у себя за ухом и раскинет мозгами, стоит ли игра свеч и нужны ли вы ему с вашей сверхгениальностью и с вашим непревзойденным техническим совершенством. Легко может оказаться, что не нужны. А если и нужны, то, угадав зорким оком дельца и коммерсанта ваши денежные затруднения, предложит вам гроши, а сам заработает на вашем таланте десятки и сотни тысяч франков, крон, гульденов или другой крепкой валюты. Вам не останется ничего другого, как подписать с ним контракт, и с этого момента вы у него в кабале.

Это – общее правило. Исключения, конечно, бывают повсюду. Я называл имена Рахманинова, Орлова, Кусевицкого, Шаляпина. Можно было бы назвать десятка полтора-два таких же исключений. Но эти немногие зарубежные русские музыканты и артисты, по целому ряду обстоятельств попавшие в «стан ликующих», в количественном отношении совершенно отступают на задний план перед многими десятками их собратьев подчас не меньшего таланта, имевшими несчастье очутиться в «стане обездоленных», откуда до самой смерти они выбраться уже не могли.

Если так обстояло дело с выдающимися представителями музыкального исполнительства, то что же можно сказать о многих сотнях других квалифицированных русских артистов, певцов и музыкантов, оторвавшихся в силу тех или иных причин от своей родины?

Их участь – это участь Ирины Э. Они делили время между случайными частными уроками, редким аккомпанементом, таперством в танцевальных студиях, игрой и пением в парижских ночных кабаках и… безработицей или, чтобы не умереть с голоду, разрисовкой каких-нибудь шелковых платочков, когда на эти платочки вдруг появлялся спрос.

Если бы они не оторвались от родины, то заняли бы у себя дома почетное место среди советских музыкальных педагогов, концертмейстеров, участников камерных ансамблей, аккомпаниаторов. Увы! Большинство из них нашло конец на чужой земле, преждевременно сойдя в могилу.

Только немногие дождались давно желанного часа возвращения в родные края. А были и такие, которые, изверившись в жизни, духовно разбитые и разочарованные, с надломленной волей и опустошенной душой, униженные и деквалифицировавшиеся, не нашли уже в себе сил порвать с засосавшей их зарубежной тиной.

На экране моей памяти возникает еще один образ – талантливого пианиста и композитора К., ученика Н.К. Метнера и известного французского музыкального педагога Филиппа. Принадлежал он к молодому поколению эмиграции и имел судьбу весьма причудливую и едва ли менее драматическую, чем судьба Ирины Э., по крайней мере, в тот отрезок времени, когда оба они прошли в поле моего зрения (это было в последние годы перед Второй мировой войной). Речь идет о молодом отпрыске широко известной в дореволюционной музыкальной Москве славной музыкальной династии.

Мое знакомство с ним состоялось в местечке Сент-Женевьев-де-Буа, в доме нашего общего знакомого. Этот последний предупредил меня, что общественное положение К. не совсем обыкновенное, а именно что он – монах.

Было ему в то время 25 лет. Хозяин дома посвятил меня в подробности зигзагов его действительно необычной судьбы. Склонный с самых юных лет к богоискательству, мистицизму и религиозному экстазу, он, едва закончив высшее музыкальное образование, отрекся от мира и постригся в монахи в одном из отдаленных православных монастырей в Болгарии. К моменту нашего знакомства К. имел звание иеродиакона. Во Францию он попал, как мне объяснил хозяин дома, якобы для свидания с родными. Хорошо помню, что наше знакомство состоялось в день церковного праздника Преображения, когда происходит освящение яблок нового урожая. Он пришел в дом моего приятеля сразу после обедни, которую служил в церкви при «Русском доме», и держал в руках румяное яблоко. После обычных кратких приветствий и взаимных представлений он быстро направился к роялю, проговорив:

– Ну, тут, кажется, можно поиграть всласть!

Признаюсь, более удивительного зрелища в обстановке музыкального исполнительства мне никогда не приходилось видеть. За роялем сидел молодой, белокурый, с русой бородкой монашек, маленького роста, румяный, как то яблоко, которое он только что держал в руках, по-юношески задорный, отпускавший шутку за шуткой во время коротких перерывов между исполняемыми пьесами.

Играл он Рахманинова, Скрябина, своего учителя Метнера и свои собственные сочинения. Играл превосходно, безукоризненно. Игра продолжалась около трех часов. В заключение он сыграл несколько собственных романсов, подпевая «авторским голосом» вокальную партию.

После еще одной встречи я потерял его из виду. В начале войны мне пришлось вновь о нем услышать, и эти новые вести были столь же неожиданны и необычны, как и первые, относившиеся ко времени нашего знакомства: он пережил период душевного разлада и мучительной борьбы между долгом аскета и неукротимой жаждой полнокровной жизни. Победила жизнь: он расстригся, снял монашескую рясу, перешел на положение мирянина, остался во Франции и был вынужден, как и многочисленные его собратья по профессии, зарабатывать хлеб насущный таперством не то в ресторане, не то в частной танцевальной студии с неизбежной в таких случаях деквалификацией.

Пребывание в «стане обездоленных» не является чем-либо необычным и для уроженцев капиталистических государств, принадлежащих к артистическому и музыкальному миру.

Сколько тысяч квалифицированных французских музыкантов вынуждено было ходить по улицам и дворам городов своей страны и развлекать своим пением и игрой жителей домов и прохожих, протягивая им пустую шляпу, в