Заговорщики. Перед расплатой - Николай Шпанов

Одновременно смиреннейше доношу, что миссия святого Игнатия разрушена. Вера христова перестала сиять на этом острове правды и благочестия, как перестал блистать златой крест на старом храме святого Игнатия. Потемнел в божественном гневе лик учителя нашего, как почернели стены его поруганного дома. Испрашиваю вашего соизволения на закрытие указанной миссии и на открытие новой в иных местах, находящихся под надежной зашитой праведного меча его высокопревосходительства генералиссимуса Чан Кай–ши и под десницею великого друга Китая — Соединенных Штатов Америки…"

Все это было совершенной неожиданностью для кардинала Фомы Тьена, но, ознакомившись с текстом, он заявил:

— Прошу вас, господин атташе, передать мою сердечную признательность господину послу и его штату за любезную помощь. Послание составлено прекрасно, и, разумеется, я приму его за основу своего донесения святому отцу.

При этих словах кардинал выдвинул ящик письменного стола, намереваясь положить туда проект, но американец остановил его.

— Нет, ваша эминенция, — сказал он, — попрошу вас теперь же подписать текст и вернуть его мне для отправки по назначению.

Тьен несколько смешался:

— Позвольте… Но я хотел бы продумать некоторые выражения.

— Что ж тут думать, — бесцеремонно заявил американец, — по нашему мнению, здесь все на месте.

— Но это же должно быть переписано на бумаге с надлежащим заголовком, мне присвоенным!

— Пустяки ваша эминенция. Не стоит терять времени на такие формальности. — И настойчиво повторил: — Благоволите подписать.

— Наконец, — воскликнул Тьен, — моя канцелярия должна хотя бы снять копию.

— Вот она, — и пресс–атташе вынул из портфеля готовую копию. Подпишите подлинник, и он будет сегодня же передан в Рим радиостанцией нашего посольства.

Тьен молча взял перо и подписал бумагу. Он с обиженным видом едва кивнул головой в ответ на прощальные слова американца и в нарушение всех правил вежливости даже не дал ему обычного благословения. Кардинал сердился на то, что ему не дали возможности стилистически отделать послание, выглядевшее гораздо суше, чем того требовал китайский эпистолярный стиль.

Крест на церкви святого Игнатия действительно перестал сиять своим золотом, действительно почернели от копоти белоснежные стены, сложенные еще испанскими монахами, пришедшими в Китай несколько столетий тому назад; мертвыми глазницами смотрели на мир окна, опутанные переплетами чугунных решеток. Но как же это случилось?

По плану партизанской операции подпольщице Сяо Фын–ин, игравшей трудную роль секретарши Янь Ши–фана, после того как она привезет в миссию этого чанкайшистского сатрапа, следовало тихонько выскользнуть в сад и открыть ворота "кротам", подошедшим к ограде миссии. Но неожиданный приезд японцев вынудил У Вэя сопровождать Сяо Фын–ин, когда она под носом Биба ускользнула под бронированную дверь.

Впущенные в сад партизаны в несколько минут бесшумно сняли японских часовых у церкви, и У Вэй отомкнул ее запасным ключом. Партизаны принялись выносить из церкви ящики с американским препаратом чумы и складывали их на лужайке за церковью, чтобы сжечь. Но японцы, расположившиеся в службах миссии, услышали шум, обнаружили партизан и бросились к церкви. Завязалась перестрелка, в которой большая часть японцев была перебита; лишь одному из них удалось подползти к дверям церкви с очевидным намерением разбить ящики и тем совершить непоправимое. Однако, увидев, что добраться до ящиков ему не удастся, японец метнул в них гранату. Она не достигла ящиков, а взорвалась около бидонов со спиртом. Пламя неудержимым столбом взвилось к потолку церкви, и через несколько минут трещал в огне престол, лопались доски ящиков, вспыхивало сухое дерево скамеек. В потоках раскаленного воздуха кверху взлетали покрывала, занавеси, облачения. Партизаны, бросившиеся было тушить пожар, разбежались, увидев, как разваливаются ящики со смертоносным американским грузом. Руководивший действиями партизан командир приказал поскорее поджечь и ту часть страшного груза, которую успели вынести из церкви до пожара.

Закончив свое дело, партизаны исчезли. С ними ушла Сяо Фын–ин. В саду остался один У Вэй. Он продолжал наблюдать за пожаром, пока на ворота не посыпались удары примчавшихся из города многочисленных гоминдановских солдат и полиции. Тогда исчез и У Вэй.

Хотя крест на церкви святого Игнатия больше и не горел золотом и сама церковь вместо белоснежной стояла словно замаскированная темными разводами, усадьба миссии служила прекрасным ориентиром большому самолету, летевшему курсом на Тайюань. Сделав круг над миссией, самолет стал снижаться с очевидным намерением найти посадку на большом поле, простиравшемся между миссией и ближними подступами к городу.

Персонал госпиталя, оборудованного в доме миссии, в беспокойстве высыпал на крыльцо: приближение большого самолета американской системы не сулило ничего хорошего. Вся храбрость отряда "Красных кротов", несшего охрану района госпиталя, едва ли могла помочь в таком деле, как воздушное нападение. Но крик общего удивления и радости огласил сад: на крыльях самолета виднелись опознавательные знаки Народно–освободительной армии. Это был первый воздушный трофей таких больших размеров, который приходилось видеть людям НОА. Они смеялись от радости, хлопали в ладоши. Раненые, державшиеся на ногах, высыпали на крыльцо, во всех окнах появились любопытные лица. Общее возбуждение достигло предела, когда со стороны севшего самолета к госпиталю приблизилась группа людей, во главе которой все узнали генерала Пын Дэ–хуая.

Стоявший на костылях высокий пожилой шаньсиец с рябым лицом и с выглядывавшей из ворота хулой шеей, похожей на потемневшее от огня полено, увидев Пын Дэ–хуая, поднял руку и хриплым голосом запел:

Вставай,

Кто рабства больше не хочет.

Великой стеной отваги

Защитим

мы

Китай.

Пробил час тревожный.

Спасем родной край.

Все вокруг него умолкли и слушали с таким вниманием, словно шаньсиец, начальник разведки "Красных кротов", пел молитву. Но вот Пын Дэ–хуай остановился и, сняв шапку, подхватил песню:

Пусть кругом нас,

Как гром,

Грохочет

Наш боевой клич.

Вставай,

вставай,

вставай!

И тогда запели все:

Нас много тысяч,

Мы — единое сердце.

Мы полны презрения к смерти.

Вперед,

вперед,

вперед,

В бой!

Когда затихло стихийно начавшееся пение гимна, к Пын Дэ–хуаю подошел командир отряда "Красных кротов" и отдал рапорт, как полагалось по уставу Народно–освободительной армии. Только командир не мог отдать генералу положенного приветствия, так как его правая рука все еще висела на перевязи. Но Пын Дэ–хуай взял его левую руку и, крепко пожав, сказал: