Жажда снящих - Юлия Остапенко

Он часто останавливался, чтобы отереть пот, обильно выступавший на лбу, и тогда смотрел на собаку. Она лежала у своей будки, положив морду на вытянутые лапы, сверлила его ненавидящим взглядом и беззвучно скалила белые клыки. Трой поглядывал на неё с уважением. Она ему нравилась. Он был рад, что Вонгерд не спустил её с цепи.

Могила получилась прямо посреди двора, аккурат между воротами и собачьей конурой. Трой копал её до самого вечера, и остановился лишь когда у него открылась рана. Тело Вонгерда было уже укрыто двумя футами земли.

– Ладно, – сказал Трой вслух, роняя ковш. – Остальное завтра засыплю. Эй! Девка! Назад меня тащи.

Она потащила, сопя и охая, а когда увидела кровь, набравшуюся в штанину – запричитала в голос. У Троя не было сил её осадить. Он молча вытерпел её возню, пока она меняла повязки, и отрубился ещё до того, как она закончила.

Собака уже не лаяла, и почему-то ему от этого становилось не по себе.

Он снова проспал больше суток, а, проснувшись, понял, что хочет есть. Он сказал об этом женщине, впервые обратившись к ней прямо, и испытал прилив раздражения, видя, как она обрадовалась. Сел он сам, хотя выбраться из постели оказался не в состоянии. Девка сидела рядом, глядя, как он ест, и глаза у неё были потрясённые, обожающие… собачьи.

Трой нахмурился от последней мысли. Тёплая мясная похлёбка внезапно показалась зловонной жижей.

– Так, говоришь, женой ему была? – резко спросил он, отставляя миску.

Женщина кивнула – она бормотала без умолку, когда её не просили, и не могла слова выдавить, если Трой с ней заговаривал.

– Что ж ты хреновая такая жена, а? Убийцу своего благоверного выхаживаешь?

– Он не благоверный мне был, – еле слышно сказала она.

– Что так? По бабам ходил? – сказал Трой и тут же сам подумал: «Глупость, откуда тут бабы? Глушь такую ещё поискать, одни болота кругом, ближайшее поселение – милях в десяти, не ближе». И тут же по скривившемуся лицу женщины понял её невысказанную мысль: дескать, да лучше бы ходил. «А ведь и правда девка для старика слишком хороша. Ничего так собой, миловидна», – Трой понял это только теперь, когда её лицо исказила гримаса, а потом оно снова разгладилось: молодое, красивое, только бледное немного.

– Он меня из деревни родной выкрал, – глядя в пол, проговорила женщина. – Я замуж собиралась. Он пришёл путником, мы ночевать пустили… А он меня на коня, ну и…

– Во как, – удивился Трой и захохотал. Женщина вскинула на него изумлённый, почти обиженный взгляд. Конечно, ей не понять, а вот Трой не мог себе представить эту старую скотину – да влюбившейся без памяти. «Надо же, развезло-то как Вонгерда на старости лет. А может… может, он просто уже тогда решил, что схоронится в этих местах, и ему понадобилась прислуга? – От этой мысли Трой перестал смеяться. – Да, наверное, так и было. Ты не просто так оказался здесь, Вонгерд. Ты прятался от меня. Как таракан, который, одурев от страха перед хозяйской метлой, забивается в щель. Ты боялся меня. Всегда боялся. Но в конце концов решился таки принять бой. И за это я не могу тебя не уважать».

Он взглянул на женщину, напряжённо изучавшую его лицо. Спросил:

– И долго ты с ним прожила?

– Год. Больше уже.

– Что же суженый твой не явился тебе на выручку?

Её лицо дёрнулась – как-то всё разом, будто кто-то оттуда, изнутри, пытался сорвать с него маску.

«Ага, видать, сама тем же вопросом всё это время задавалась».

– Что за деревня-то?

– Аренкойто… это… посёлок… милях в двух отсюда, к северу.

Теперь уже Трою расхотелось смеяться совсем.

– Был, – сказал он.

– Что?

– Посёлок твой – был. Нет его давно.

– К-как нет? – выдавила она и заморгала – ну дура дурой.

– Миновал я его, когда шёл сюда. Там…

Он смолк, припоминая – будто в другой жизни это было, хотя он проходил через это место всего несколько дней назад. Оно могло быть последним жилым селением в округе, если бы его не сожгли – начисто, дотла, сравняв с землёй постройки и превратив деревню в ровное круглое пепелище. Трой помнил, как хрустели под ногами кости, серые от пепла, как залепляло ноздри чёрной пылью, вздымавшейся от его шагов. Год назад по всей линии севера прошли Рыжие Шуты – много о них тогда толковали, бесчинствовали ребята так, что видавшие виды «старые волки» диву давались. Потому никто и не пришёл к тебе на выручку, девка. Некому было.

«Демоны преисподней, – внезапно подумал Трой, – а Вонгерд-то знал. Не просто так он в этих краях оказался – всегда с Шутами знакомство водил, ещё до того, как они по-настоящему разошлись. Знал и… увёл тебя оттуда».

– Эх ты, дура, – сказал Трой. – Он же спас тебя. Понимаешь? От лютой смерти спас. Кормил, защищал. Не бил даже сильно – синяков-то на тебе не видать. А ты, небось, ему поначалу в рожу когтями вцеплялась, когда он к тебе клинья подбивал…

Девка слушала, широко раскрыв глаза и ещё шире – рот. «Ничего ведь не понимает, и не поймёт – ну и хрен с ней». – Трой заворчал, махнул рукой, повернулся лицом к стене, бросив:

– Псину-то накорми.

Он почти сразу стал засыпать, и разозлился, когда его выдернул из полудрёмы тихий голос:

– …зовут…

– А?

– Меня Ясминой зовут…

– Да класть мне на то, как тебя зовут, – зло пробормотал он и провалился в сон.

И проснулся от воя. Тоскливого, горестного – сердце так и разрывалось. Трой встрепенулся, сел, потёр ладонями лицо. Стояла глухая ночь, полная луна пялилась в окно, топорщился в синеве ночного неба мохнатый лес.

Псина выла не то на луну, не то над хозяйской могилой, так, будто смерть свою звала. Или его, Троеву смерть.

– Девка! – закричал он. – Эй! Девка!

Она заворочалась в дальнем углу, подтащилась к нему, сонная, удивлённая.

– Не слышишь – псина воет! Чего она воет?

– Чего?.. Не знаю, чего…

– Так пойди глянь, дура!

Девка послушно пошлёпала к выходу – ноги у неё были босые, бесформенная сорочка болталась на худом теле. Распахнулась дверь, но светлее не стало. Трой сидел в темноте, цепляясь скользкими от пота пальцами за одеяло, и слушал этот вой. «Что ж ты мне сказать хочешь, – думал он. – Что же я сделал не так?.. Или… что я делаю не так, сейчас, в этот миг?»

Женщина вернулась, сказала с порога:

– Ничего, вроде рожает она…

– Рожает? Так с цепи её спусти!

– Да она ведь…

– Спусти с цепи, кому сказано! Она теперь недели на две мамашей станет, об остальном и думать забудет.

– Так я… – начала было женщина, но потом запнулась и поковыляла обратно во двор. Трой услышал, как она говорит с псиной, ласково, успокаивающе, но всё так же мучительно равнодушно, будто это её тяжкий долг, будто нет у неё другого выбора. Трой лёг и стал смотреть в потолок. Когда-то, давно, приходилось ему служить в королевской армии, где был целый взвод, натаскивавший бойцовских собак. И никогда ни одна на цепи не рожала. Самых свирепых даже спускали. Потом главное – щенков не трогать. Первые недели. А после их тоже можно посадить на цепь. И из них получатся новые свирепые, верные псы. Но только лишь если мать, рожавшая их, не сидела на цепи.