Закон забвения - Роберт Харрис

Шесть недель спустя короля доставили под сильной охраной в Лондон и разместили в доме на Темзе, в окрестностях Вестминстера, представлявшего собой военный лагерь. Нед входил в состав комиссии из ста тридцати пяти уполномоченных: офицеров, членов Парламента, законников, назначенных быть судьями. Судебный процесс должен был открыться в Вестминстер-холле, самом большом помещении в Англии, во второй половине дня в субботу, 20 января.

С самого начала, глядя на оцепленное солдатами громадное здание, толпу из сотен зевак, Нед ощутил смутное беспокойство. Только половина отведенных судьям мест была занята – остальные слишком боялись, чтобы прийти. Когда произвели перекличку, выяснилось, что генерал Фэрфакс тоже в числе отсутствующих. «Где он?» – перешептывались люди. Одна женщина с отведенной зрителям галереи выкрикнула: «У него хватает ума, чтобы здесь не появляться!» Мало кто ее узнал, но только не Нед – то была леди Фэрфакс.

Затем все стало разворачиваться именно так, как он опасался. Нед знал Карла Стюарта лучше, чем любой из них. Едва увидев на ведущих в зал ступеньках эту гибкую фигуру под конвоем солдат полковника Хэкера, Нед понял, что король нисколько не сломлен. Адвоката ему не предоставили. В чем обвиняют, тоже не сообщили. Он занял свое место и обвел собравшихся привычным взором, выражающим смесь любопытства и презрения. Осмотрел скамьи судей: за исключением Кромвеля и Айртона большинство лиц было ему совершенно не знакомо. На миг взгляд его задержался на Неде, пренебрежительно скользнул по нему, потом двинулся дальше. Когда Джон Кук, обвинитель, начал зачитывать акт, обвиняющий короля в нарушении тронной клятвы и развязывании войны против собственного народа, Карл потянулся и постучал ему по плечу тростью, требуя остановиться. Когда Кук не обратил на него внимания, он ударил его с такой силой, что серебряный набалдашник трости упал и покатился по каменным плитам пола. Карл подождал, надеясь, что его кто-нибудь подаст, а не дождавшись, поднял сам.

Бредшоу, председатель суда, осведомился у подсудимого, как намерен он вести защиту.

– Прежде всего я хотел бы знать, чьей властью я сюда вызван. Чьей законной властью? – Голос короля был твердым и чистым. – В мире есть много властей незаконных – властей воров, разбойников и грабителей. Помните, я ваш король. Ваш законный король…

Он отказывался вести защиту до тех пор, пока ему не сообщат юридическое основание для созыва суда, и, поскольку такового не оказалось, подсудимый заставил защищаться суд, причем сделал это настолько успешно, что, когда его уводили в конце дня, послышались даже крики: «Боже, храни короля!» В таком же духе он продолжил действовать на заседании в понедельник и далее во вторник. Теперь уже не король оказался под судом, но армия и ее легитимность. Требовалась смена тактики. В среду утром судьи частным порядком проголосовали за то, чтобы не допускать подсудимого в зал и заслушать свидетелей обвинения в его отсутствие. Утром в субботу судьи за закрытыми дверями признали его виновным. После полудня его доставили в Вестминстер-холл, чтобы зачитать вердикт. Бредшоу спросил, желает ли подсудимый что-то сказать, прежде чем будет оглашен приговор. По-прежнему отрицая правомочность армейского суда, король попросил разрешения обратиться к объединенному заседанию Палаты лордов и Палаты общин. Бредшоу отказал, и тут произошло из ряда вон выходящее событие. Один из парламентариев, никому не известный Джон Даунс, сидевший через два места от Неда, вскричал:

– Неужели у нас каменные сердца? Разве мы не люди?

Стряхнув руки тех, кто удерживал его с двух сторон, Даунс вскочил на ноги. Кромвель, сидевший на скамье прямо перед ним, обернулся и нахмурился.

– Что с вами такое, приятель? Вы с ума сошли? Сядьте и замолчите!

– Нет, сэр! Не могу я молчать. Даже если мне предстоит за это умереть, я выскажусь против.

Бредшоу нервно объявил о переносе заседания, и судьи удалились в свою палату, где Кромвель обрушился на Даунса за малодушие. Но двое или трое членов суда высказались в его поддержку.

– Разве не можем мы хотя бы выслушать, что намерен сказать его величество? Нет ли у него на уме предложения, способного обеспечить мир в стране?

– Божьи зубы, вы разве не видите? Это всего лишь очередной его трюк! Не для того мы так далеко зашли, чтобы сейчас поворачивать! Вы сосунки…

С полчаса метал Кромвель громы и молнии, пока сопротивление недовольных не начало слабеть и давать трещины, словно стены осажденной крепости. После этого их препроводили обратно в Вестминстер-холл – всех, кроме Даунса, оставшегося сидеть в слезах, – чтобы огласить приговор.

– …Что поименованный выше Карл Стюарт как тиран, изменник, убийца и враг общества должен быть предан смерти путем отсечения головы от тела.

Король спокойно сказал:

– Вы дадите мне слово, сэр?

– Вы не можете выступать после оглашения приговора, – отрезал Бредшоу. – Уведите его.

Вид у короля стал изумленный.

– Мне можно выступить после приговора… – В тот миг, когда караульные стали его выводить, впервые за все время самообладание изменило ему. – С вашего позволения, постойте! Приговор, сэр… Я говорю, сэр, я…

Остальные его слова затерялись среди возгласов солдат: «Казнь! Справедливость! Казнь!», под которые его увели по ступеням прочь, навстречу ожидающей его участи.

Нед в изнеможении откинулся на спинку стула. Он ощущал острую колющую боль в голове позади глаз, руки дрожали. Он много лет не вспоминал о событиях суда – по сути говоря, никогда, ни в каких подробностях. Нед ждал, когда симптомы пройдут, как это бывало всегда. Что еще вспомнить? Что следующий день, воскресенье, был днем молитвы и медитации. Что в понедельник смертный приговор положили на стол в Расписной палате и они вместе с Кромвелем пошли туда из дворца Уайтхолл, чтобы подписать документ. (Оливер реквизировал одну из лучших спален в королевских апартаментах.) Десятка два других судей уже ждали, греясь у большого очага. День выдался жутко холодным. На столе расстелен был турецкий ковер. Бредшоу подписал первым, за ним лорд Грей, единственный аристократ среди них, затем Кромвель, пребывавший в отличном настроении. Он брызнул чернилами в лицо Генри Мартену, тот брызнул в ответ. Потом Оливер передал перо Неду, и он подписал бумагу следующим, четвертым по счету, и поставил печать с семейным гербом с тремя пускающими фонтаны китами. Сделал он это без колебаний. Наказание было справедливым. Такова воля Божья. Вот только суд был ошибкой. Нед передал перо Джону Оки. Ему вспомнилось, что в комнате присутствовал Уилл, только что вернувшийся от короля. Он стоял перед огнем и рассказывал, как из сочувствия пытался убедить Карла Стюарта помолиться с