Соблазн - Хосе Карлос Сомоса

Меня удивил этот комплимент, более подходящий к Клаудии Кабильдо. Да и его самого, кажется, тоже, потому что он вдруг решил разбавить бочку меда ложкой дегтя:

– Конечно, я в курсе, что ты сделала и как ты это сделала… но, поскольку результат налицо, у меня нет никаких возражений, наоборот…

Я знала, к чему он клонит. О своей встрече с Женсом я уже рассказала психологам, беседовавшим со мной в больнице, а также о примененной для поимки Наблюдателя технике. Большим сюрпризом это не стало. Как говорил сам Женс, высшие чины в руководстве отдела знали, что он жив, и время от времени пересылали ему рапорты и отчеты. Тот факт, что Женс открыл пару трюков своей давней ученице, а не им, естественно, понравиться не мог, но такое поведение хорошо вписывалось в горделивый образ психолога в отставке.

Я подумала о другом. И решила задать вопрос самым естественным образом:

– Хулио, а что все-таки случилось с Алваресом?

Реакция была – словно вошел полковник: Падилья весь вытянулся и посерьезнел:

– Самоубийство. Оставил записку, классика… Твоя поездка в поместье, чтобы сыграть маску, по чистой случайности совпала с его смертью, только и всего…

Я разгладила простыню рукой, на которой не было повязки, и кивнула.

– А что это за… туннель? Я ведь провела в этом доме несколько лет, но понятия не имела о его существовании.

– О, некое расширение, которое устроил в подвале Женс, чтобы оборудовать еще пару сцен, но это помещение так ни разу и не использовалось.

Появление в палате медбрата послужило для моего шефа предлогом свернуть тему, а в этом он явно нуждался. Он какое-то время смотрел на меня, словно в нерешительности.

– Я вернусь завтра. Постарайся отдохнуть.

Я не ответила – думала о туннеле с обшитыми деревом стенами и потолком с перекрещенными балками.

А еще о том, как плохо врут все филики Прошения, когда у них что-то пытаешься узнать.

«Мастерская» – больница без всяких вывесок и отличительных знаков, с чахлым садиком, по которому наживки, как старые патриции, передавшие потомкам часть своих владений по всему миру, разгуливают в пижамах. Ее построили на территории одного из промышленных полигонов, расположенного, одному Богу известно почему, гораздо ближе к Сеговии, чем к Мадриду. В ней есть операционная, а также терапевтическое отделение на двадцать коек. Интерьеры, к сожалению, живо напомнили мне подвалы Наблюдателя: те же белые стены и мебель, металлические оконные рамы. С потолка за тобой шпионят датчики слежения и глазки голокамер.

Но заведение это все же не тюрьма, поэтому в то же воскресенье сразу же после визита Падильи я решила отправиться домой.

Мигель, который приезжал в субботу – поцеловать меня и завалить букетами, подношением от вышедших в отставку коллег (дань традиции, в соответствии с которой тебя засыпают цветами в случае удачного захвата), – привез в том числе и кое-какую одежду из моей квартиры. После обеда я встала, взяла ее и пошла в ванную переодеваться.

Все еще ощущалась слабость: меня мутило и болело все тело. На лице видны были отметины от резинового кляпа и веревок, а также синяки от ударов Наблюдателя, на шее – красная полоса от железного ошейника, ко всему прочему – несколько ссадин на животе, спине и ногах. И разумеется, вживить мизинец не смогли, хотя попытка, как мне сообщили, предпринята была. После лихорадочных и методичных поисков палец был найден в тот же день, в пятницу, в качестве одного из экспонатов жутчайшей коллекции фрагментов тел жертв. Эти экспонаты Наблюдатель хранил в стеклянных банках в нижнем подвале. И хотя температура там не превышала пяти градусов по Цельсию, мой мизинец был помещен в консервирующий раствор, после чего восстановить жизнеспособность тканей было уже невозможно. Честно говоря, мне было до лампочки: расстаться с левым мизинцем было далеко не так тяжело, как принять другие потери, и в первую очередь, естественно, исчезновение сестры. Если бы каким-то чудом я смогла найти живую и здоровую Веру, я послала бы к черту и всю руку.

В «мастерской» почти весь персонал был мужской, почти все мужчины были в белом и почти все они тебя трогали: похлопывали по плечу, жали руку, прослушивали или меняли повязки. Моего медбрата звали Альфредо, и этот статный парень с квадратной челюстью появился в палате, как раз когда я застегивала туфли. Я сообщила, что ухожу, и он позвал врача, тот, в свою очередь, – еще одного. Они сказали, что шов из пяти стежков, который они, предварительно очистив рану, наложили на мой обрубок, заживает хорошо, хотя при физических усилиях может разойтись, и что нужно провести еще обследование, чтобы убедиться, что нет внутренних повреждений. Однако, после того как я подписала документ о том, что ответственность за физическое состояние я беру на себя, они сдались. Я была чем-то вроде «гвоздя программы», героя дня. Они даже оказали любезность: рейсовые автобусы по случаю воскресенья ходили редко, и Альфредо вызвался отвезти меня в Мадрид на своей машине.

Вернувшись домой, я сделала телефонный звонок. Потом приняла душ и, усевшись перед телевизором, выпила обезболивающее, разведенное в стакане молока, заедая это дело печеньем. Повторяли новости, которые я уже видела в больнице: о смерти «предполагаемого» убийцы проституток, случившейся как раз перед тем, как «специализированный отряд» намеревался осуществить его арест. Детали пока неизвестны, но предполагается, что жертва происшествия – «известный предприниматель в области информационной безопасности» – самоубийца. Журналисты вели свой эмоциональный репортаж на фоне страшного дома в горах. Ребенок был упомянут мимоходом, без всякой связи с описываемыми событиями. Я-то знала, что его поместили в центр психологической помощи для несовершеннолетних и что ведется поиск родственников.

Но спокойствие продается куда хуже, чем тревога, так что похищение девочки в Барселоне и обнаружение тела новой жертвы Отравителя заполнили собой основной объем выпуска новостей. Последняя была женщиной около шестидесяти, она умерла у себя дома в Монклоа. Тем не менее ясности не было, и даже само существование Отравителя ставилось под сомнение, поскольку все еще не был установлен вид отравляющего вещества. Затем показали фото похищенной девочки. Печальные глаза, светлые волосы, шесть лет. В животе все перевернулось; я выключила телевизор и отправилась на встречу, о которой договорилась по телефону.

Стоял великолепный мадридский осенний вечер, из тех, когда на небе ни облачка, а солнце хоть и клонится к закату, но еще пригревает. После дней, которые я провела погруженной в кошмары, я должна была бы почувствовать себя намного лучше, вдохнув золотистого, пронизанного светом воздуха. Однако, против всех ожиданий, я нервничала, и руки были влажными на руле, когда я выезжала из Мадрида по направлению к Лас-Росас. То, что я собиралась предпринять, мне совсем не нравилось, и расслабиться, даже чуть-чуть, не удавалось. Вразрез с моим настроением улица Тесео имела идиллический, цветущий вид. Нели Рамос вышла навстречу, как только я нажала кнопку звонка возле садовой калитки. В мочки ее ушей были вдеты огромные золотые кольца.