Пепел победы - Дэвид Марк Вебер

— Это мне понятно, — сказала Хонор, задумчиво потирая нос. — Но, с другой стороны, всякий принятый знает, что телодвижения котов ничуть не менее выразительны, чем наши. Просто набор конкретных движений у них иной. Например, у котов подвижные уши, и их положение имеет множество смысловых значений. Общаясь с ними, мы, принятые, начинаем распознавать эти знаки очень скоро.

— Я очень рассчитываю на это. Сама я, к сожалению, не могу похвастаться близким знакомством с древесными котами, и мне придется потратить некоторое время на изучение характера и значения их телодвижений. После чего надо будет разработать знаковую систему, в которой определенный человеческий жест будет соотноситься с кошачьим… и наоборот. Но это, увы, не самое сложное. Одно дело — разработать знаки для котов и людей, а другое — создать на их основе настоящий полноценный язык общения.

— Мне кажется, саму идею Нимиц с Самантой уже уловили, — заметила Хонор, покосившись в сторону внимательно наблюдавших котов. — Они наверняка понимают, что все наши усилия направлены на то, чтобы, по крайней мере, дать им возможность снова общаться друг с другом.

— В этом, ваша светлость, я не сомневаюсь, и существующие между вами и Нимицем узы, безусловно, будут нам крайне полезны.

Хонор кивнула. Вообще-то ей не очень хотелось афишировать особенности своей связи с Нимицем, но было ясно, что при осуществлении задуманного без этого не обойтись. К счастью, Ариф отнеслась к доверенной тайне со всей профессиональной ответственностью и охотно согласилась считать информацию о подлинной природе взаимопонимания Хонор и Нимица сугубо конфиденциальной.

— Несмотря на наличие так называемого дополнительного «канала», связывающего вас двоих, — продолжила Ариф, — я предвижу некоторые серьезные препятствия. Откровенно говоря, они представляются мне еще более серьезными в свете того, что, как выявило мое исследование, попытки научить котов языку жестов предпринимались как минимум дважды.

— Вот как? Я об этом не знала, — воскликнула Хонор.

— Об этом мало кто знает. Ксенобиолог по имени Сатура Хоббард одна из первых начала изучать котов, потратила на это пятнадцать стандартных лет, но так ничего и не добилась. Спустя примерно столетие была предпринята вторая попытка, также оказавшаяся безрезультатной. Данных сохранилось мало, и я не знаю, какие именно знаки они собирались использовать, но не удивлюсь, если эти исследователи мыслили в том же направлении, что и мы. Как вы понимаете, известие о неудаче моих предшественников не добавило мне оптимизма.

— Однако вы не считаете дело безнадежным, — заметила Хонор.

Ариф кивнула.

— Не скажу, что настроена слишком оптимистично, но, полагаю, надежда у нас все-таки есть. Правда, чтобы добиться успеха, придется преодолеть препятствия, о существовании которых я упоминала.

— Какие именно?

— Первое из них заключается в том, что телепаты вообще не пользуются разговорным языком, поскольку передают мысли и понятия не через сигнальную систему, а непосредственно. Правда, все исследователи утверждают, что коты используют и звуковые сигналы, но беда в том, что это не более чем сигналы. Иными словами, звуковая коммуникация между ними существует, но это не языковое общение.

— Прошу прощения, — вмешалась, подавшись вперед, Миранда. — Мне всегда казалось, что коммуникация и язык — это практически одно и то же.

— Так считают многие, но в действительности понятия не совпадают. К коммуникативным может быть отнесен широчайший диапазон реалий, начиная от примитивного обмена эмоциональными сигналами между неразумными существами и кончая философской дискуссией о смысле жизни или передачей информации от одного электронного носителя к другому. Все это, так или иначе, коммуникативные процессы. Но языковая коммуникация между людьми осуществляется при помощи символов, несущих смысловую нагрузку. Мы не можем передавать друг другу чувства, идеи и понятия, как передаем кирпичи или апельсины; вместо этого нам приходится придумывать символы, эти понятия обозначающие. Символы, собственно, и являются словами. Ребенок, с рождения пребывающий в определенной коммуникативной среде и мотивированный необходимостью сообщить о своих потребностях тем, от кого зависит их удовлетворение, учится ассоциировать определенные комбинации звуков с определенным смысловым содержанием. И это лишь начало подлинного овладения языком.

Структура слова как такового тоже непроста. Звуки представляют собой строительный материал, из которого складываются слова, но подобно тому, как не всякая куча камней является домом, далеко не любое сочетание звуков представляет собой слово. Элементарная единица, так сказать «атом звука», способный изменить общее значение, именуется фонемой. От языка к языку набор фонем существенно меняется. Возьмем для иллюстрации английский и испанский языки — благо, сан-мартинские новости сейчас у всех на слуху. В испанском языке слово никогда не начинается с фонемы «сп», а в стандартном английском — это обычное дело. Именно поэтому уроженцы Сан-Мартина, где основной язык испанский, а стандартный английский фактически является лишь вторым государственным языком, поголовно испытывают трудности с произнесением по-английски самого слова «испанский»[12]. Усвоенный с детства набор фонем буквально не дает им произнести такое начало слова.

Сама по себе фонема смыслового содержания не имеет, но именно из фонем складываются первичные звуковые последовательности, или узоры, обретающие смысл. Их именуют морфемами: если фонемы можно назвать звуковыми квантами языка, то морфемы представляют собой его неделимые смысловые единицы. Часть морфем собственного смысла не имеет, но путем добавления к морфеме той или иной фонемы можно добиться смыслового преобразования. Возьмем для примера слово «бегун». «Бег» — самодостаточная морфема, означающая определенный способ передвижения. Ее невозможно разделить так, чтобы оставшиеся части сохранили хоть какой-то смысл. Однако добавив новую фонему — «ун», — мы тем самым сообщаем слушателю, что имеем в виду уже не способ передвижения, а субъект, человека, который бежит. Пойдем дальше и добавим еще одну фонему, «ы». Получившееся слово «бегуны» будет означать не одного человека, а отличное от единицы количество людей — всех людей, которые пользуются данным способом передвижения. Возьмем следующий, более сложный пласт. Морфема «сиденье» может означать объект, то, на чем сидят, или процесс использования того, на чем сидят. Для того чтобы наш слушатель понял, что мы имеем в виду, мы должны конкретизировать морфему: «долгое сидение» — на одном месте — или «жесткое сиденье» будут означать совершенно разные вещи, хотя разница между двумя прилагательными, сопровождающими эту морфему, весьма невелика. Она может быть еще меньше: возьмем морфемы «могу» и «смогу». Различие в один-единственный звук коренным образом меняет смысл слова — у второго глагола совершенно иная эмоциональная, временная, смысловая, связеобразующая окраска. Бесчисленное множество таких вот крошечных изменений, несущих каждое свою смысловую нагрузку и окраску, как раз и образует истинный язык общения.