И оживут слова. Часть II - Наталья Способина

— Назови причину, по которой мы не должны отрубить тебе голову прямо здесь, — спокойно сказал Горислав.

Бран бросил на него взгляд и открыл было рот, вероятно, чтобы одернуть, но в последний момент смолчал. И это было хуже всего. Альгидрас пожал плечами, и я внезапно почувствовала то, от чего уже отвыкла — волну эмоций: сильных, жгучих, окрашенных в чужие цвета. В эту секунду он очень сильно злился. И злость была схожа с той, которая затапливала его душу во время нашего разговора об Алваре. А еще в Альгидрасе сейчас совсем не было страха. Зато было страшно мне, потому что я вдруг подумала о том, что если он прав относительно возможностей святыни, то попытка его убить обернется неминуемой гибелью тех, кто ее предпримет. Я оглядела воинов и до боли сцепила пальцы. Я не желала им смерти, никому из них.

— Меня позвал в Каменицу княжич, — наконец подал голос Альгидрас. — Если ты отрубишь мне голову, тебе придется объяснять княжичу, почему ты это сделал. Никто из этих людей не причинил вам вреда. Я думаю, они и не собирались.

Горислав хмуро кивнул, признавая доводы.

— А если бы они не поверили? Стали искать? — спросил свирский воин.

— Они бы не стали, — медленно проговорил Альгидрас. — Не стали бы причинять вред. Им нужны только свитки.

— Что в тех свитках? — спросил Бран.

Альгидрас пожал плечами:

— Я не знаю, я никогда их не видел.

— Ты врешь! — сказал один из воинов княжича.

— Думай, как знаешь, — вновь пожал плечами Альгидрас.

— Оружие на землю! — сказал Бран. — Ты под стражей.

— Коль ты решил, что вам не нужен лишний воин… — Альгидрас покорно встал, вынул кинжал из ножен.

Я замерла, вспомнив, как он умеет с ним обращаться. И, кажется, не только я — некоторые воины напряглись и положили ладони на рукояти мечей. Однако Альгидрас бросил кинжал на землю, спокойно отцепил от пояса ножны с мечом и положил их рядом с кинжалом.

— Стрелы с луком там, — он указал под соседнее дерево, где были сложены вещи. — Больше у меня ничего нет, — он развел руки в стороны, словно предлагая себя обыскать.

— Пусть его, — впервые подал голос Вадим, и обыскивать хванца не стали.

После того, как один из воинов княжича убрал оружие куда-то в общую кучу, Альгидрас вновь присел на корточки и протянул руки к огню. Выглядел он при этом так, как будто ничего не случилось. Однако я не могла отделаться от фантомного ощущения злости.

Я вновь посмотрела на Альгидраса, надеясь, что он поднимет голову, и по его взгляду я смогу понять, насколько все плохо, однако он упорно смотрел на огонь, продолжая все так же сидеть в этаком круге отчуждения. Над нашим небольшим лагерем повисло ощутимое напряжение. В полной тишине Вадим раздал ужин. Я следила за тем, как он ведет себя с Альгидрасом, и, к своему облегчению, отметила, что миску с едой он протянул ему вполне дружелюбно.

Уже забравшись на ночь в повозку, я наконец-таки набралась храбрости и спросила у Добронеги, что теперь будет. Впрочем, заканчивая свой вопрос, я уже знала, какой получу ответ, и совсем не удивилась, когда Добронега пожала плечами и сказала:

— Одним Богам известно.

— Но вы ему верите? — спросила я, глядя на Злату.

Злата зажмурилась, сделав вид, что спит. Я досадливо поморщилась и перевела взгляд на Добронегу.

— Я верю в то, что он не причинит нам вреда, дочка. Спи, не бойся.

Я вздохнула, понимая, что Добронега неверно истолковала мое беспокойство. Я боялась не за себя. Я не знала, переживет ли эту ночь он.

Утром я чувствовала себя совершенно разбитой. Когда Бран отдернул полог повозки, чтобы сказать, что мы выдвигаемся в путь, я с трудом села и едва подавила первый порыв спросить, где Альгидрас, настолько непривычно было видеть на этом месте другого. Впрочем, когда повозка тронулась, воин, который пристроился справа, наклонился в седле и, протянув руку, задернул полог. Эту руку я узнала бы из тысячи. Значит, он так же едет рядом и ничего не случилось. Я почувствовала такое невероятное облегчение, что, устроившись поудобнее, тут же провалилась в сон. К счастью, без сновидений.

Остальные дни пути были похожи один на другой. Мы все так же уныло тряслись в повозке. На коротких стоянках я вздыхала с облегчением, видя Альгидраса живым и невредимым, потому что все равно подспудно боялась того, что кто-то из отряда наплюет на доводы разума и ценность Альгидраса для княжича. Однако пока все держали себя в руках. Ночевали мы в повозке, и больше никто не подходил сказать, чтобы я закрыла полог, поэтому я подолгу смотрела сквозь щель на звездное небо, вот только оно больше не казалось таким завораживающим.

Чем ближе мы подъезжали к столице, тем напряженнее становилась наша охрана. Смех звучал все реже, а потом прекратился вовсе. Воины переговаривались между собой только по делу, а каждый раз, когда нам приходилось выходить из повозки, между нами и лесом всегда находилось несколько дружинников. А прежде чем позволить нам отойти от стоянки, воины проверяли густые заросли. Впрочем, отметила я это далеко не сразу. Лишь когда рядом со мной, прогуливавшейся вдоль дороги после нескольких часов неподвижности, будто невзначай вырос Горислав, против обыкновения даже не попытавшись пошутить, я наконец осознала, что нас перестали оставлять одних и все время действительно охраняют. Насколько серьезным должно быть положение, чтобы даже Горислав перестал зубоскалить?

Впрочем, Горислав, как я и предполагала, оказался отнюдь не беспечным шалопаем. Я и раньше подозревала, что за его наигранной веселостью кроются цепкий ум и твердость характера. Теперь же могла убедиться в этом воочию. Спустя некоторое время после военного совета он вдруг стал разговаривать с Альгидрасом так, будто ничего не случилось. Садился рядом с ним в круге отчуждения, как я стала про себя называть свободное пространство, образовывавшееся вокруг Альгидраса, где бы тот не появился, что-то спрашивал и даже неизменно получал ответы. Сам Альгидрас никого ни о чем не спрашивал, к общению явно не тянулся, и казалось, даже не особенно тяготился всеобщим бойкотом, хотя порой до меня долетали отголоски неизменной злости и чего-то похожего на глухую тоску. В такие моменты мне очень хотелось перехватить его взгляд и как-то подбодрить, но он намеренно не смотрел в мою сторону, подойти же к нему на виду у всех я не решалась. Оттого я была рада, что хотя бы Горислав плюет на условности. Какое-то время я ожидала, что кто-то из воинов начнет вразумлять Горислава, однако ничего похожего не происходило. Остальные просто делали вид, что не замечают эту сложившуюся компанию.

Порой Горислав и Альгидрас разговаривали до самой темноты, и я лежала в повозке, вслушиваясь в их негромкие голоса в тщетных попытках разобрать хоть слово. Я удивлялась тому, что Альгидрас поддерживает эти беседы, думала о Радиме, и мне казалось, что тот не был бы рад этому неожиданному сближению. Впрочем, порой мне приходило в голову, что, возможно, Горислав это делает не по доброте душевной, а как раз потому, что присматривает за Альгидрасом. Ведь, даже безоружный, тот оставался одним из хванов, природы которых никто толком не понимал.