Противостояние - Дмитрий Шидловский

— Можете не сомневаться, ваше высочество, — улыбнулся Алексей, — ведь я буду свободен от государственных забот.

— Хорошо, — кивнул Генрих. — А сейчас я бы хотел воспользоваться вашим предложением и поступить на службу в вооруженные силы Северороссии в качестве лейтенанта артиллерии. В конце концов, было бы неплохо познакомиться с тяготами военной службы. Не зря говорят, что успеха добивается только тот, кто в период обучения ставит себя в наиболее сложные условия.

— Это мудрое решение, ваше высочество, — согласился Алексей.

— Оно созрело благодаря вам, — улыбнулся наследник. — Желаю успеха в борьбе с теми, кто принес рабство и террор на эту землю.

* * *

Павел, распрямив ноги, потянулся в кресле и стал ждать, когда изображение в неспешно прогревающемся телевизионном приемнике станет четче. Телевидение в стране начало работать в сорок девятом. Тогда, правда, мало кто мог приобрести громоздкий, с маленьким экранчиком, телевизор Новгородского радиозавода. Но Павел уделял большое внимание распространению телевидения как великолепного средства пропаганды. Производство телевизоров дотировалось, и сейчас даже в некоторых отдаленных деревнях появились телеприемники, хотя бы в клубах. Пока существовала лишь одна программа. Еще транслировалось Центральное телевидение СССР. Несмотря на то что Советский Союз свернул с социалистического пути, новостные передачи и фильмы из Москвы оставались идеологически выдержанными, и Павел разрешил их показ.

Он знал, что некоторые «умельцы», особенно в Новгороде и вблизи западной границы, ухитрялись настроить телевизоры на прием петербургских и псковских каналов. Всего их было пять: государственный, два национальных (немецкий и финский) и два коммерческих. Граждане Североросской Народной Республики с удовольствием смотрели западные развлекательные передачи, а зачастую и новости, что больше всего бесило Павла. МГБ боролось с этим, как и с прослушиванием радиостанции «Свободная Северороссия», передававшей программы специально на восточные территории, однако изменить ничего не могло. Да Павел и сам понимал, что карательные меры — это стрельба из пушки по воробьям. Нужно было придумать противовес, адекватный ответ. Но какой?

Смотреть ежедневные новости в девять вечера стало для Павла традицией, но сейчас был особый случай. Диктор должен был зачитать его обращение к народу. Ничего особенного, обычный призыв усилить бдительность и сплотиться вокруг североросской объединенной народной партии, но как важно ему сейчас в очередной раз подтвердить свою позицию. Два месяца назад ушли советские войска, и он стал уделять еще больше внимания пропаганде. Вначале ему казалось, что Берия предал его, оставил одного против всего капиталистического мира. Но дни шли, а ничего не происходило. Москва несколько раз подтвердила в своих заявлениях, что не допустит вмешательства Вашингтона и Лондона в дела центральноевропейских стран. «Похоже, — думал Павел, — Берия действительно решил снизить напряженность на севере. Он, конечно, имеет другое видение будущего социализма, но не такой же он человек, чтобы сдавать своих. Он все же коммунист».

Теперь Павел уже видел в выводе советских войск новый шанс. Исчезла угроза оппортунистического переворота, можно было продолжить социалистическое строительство без оглядки на перегибы Москвы. «Ничего, — думал Павел, — в сентябре в Берлине состоится конгресс Второго коминтерна. Там провозгласим новую линию. Мы еще поборемся. Мы еще развернем мировое коммунистическое движение. Как сказал тот? Мне отпущено больше восьмидесяти лет, надеюсь, в здравом уме и трезвой памяти. Сейчас мне шестьдесят один. Еще двадцать лет я смогу работать на благо социализма. Подождите, даст бог, я еще увижу красное знамя над Петербургом, как увидел его над Новгородом и Берлином. Хотя наше знамя не совсем красное, оно красно-зеленое, с учетом традиций. Какая чушь! Мы создадим новые традиции. Мы построим новый мир. Прекрасный и чистый. Что бы ни говорили, новое всегда рождается в муках и крови, но может быть чистым».

Из телевизора донеслась бравурная музыка, и на экране появилась заставка новостей. Павел сосредоточился. Вот сейчас возникнет диктор и начнет читать воззвание. Да, вот он, одет как и положено… а нет. Галстук в какую-то белую полосочку. Надо сделать замечание Шилову, директору телевидения. Слишком распустил своих…

Ровным, хорошо поставленным голосом диктор начал зачитывать воззвание. Павел вслушивался, правильно ли диктор ставит акценты, достаточно ли четко выговаривает слова.

— Папа! — Растрепанная голова Клары появилась в дверном проеме.

В отличие от Розы, которая давно уже вила семейное гнездышко в Москве и подарила Павлу очаровательных внука и внучку, у Клары личная жизнь не складывалась. Ей был тридцать один год, но она все еще жила с отцом, взяв на себя заботу о доме и о нем. Она одевалась безвкусно, носила очки в толстой роговой оправе и до хрипоты спорила с Павлом о методах социалистического строительства. МГБ даже докладывало, будто она связана с диссидентскими элементами в Новгороде и Архангельске. Павел не верил. Молодая девушка, думал он, романтика. Возомнила, что социализм можно в белых перчатках строить… Смешно.

— Что? — недовольно отозвался он. — Пятнадцать минут подождать нельзя?

— Папа, это срочно, — почти прокричала она. — Там, по радио «Свободная Северороссия»…

— Я же запретил слушать эту гадость! — гаркнул он.

— Да замолчи ты! — вскинула она руки. — Там передают заявление Татищева. Он говорит, что намерен объединить страну и восстановить на всей ее территории конституцию восемнадцатого года. Объявил о всеобщих президентских и парламентских выборах, назначенных на первое сентября.

— Что?1 — Павла как пружиной выбросило из кресла.

Через несколько секунд он уже стоял в Клариной комнате, склонившись к радиоприемнику, из динамика которого звучало обращение Татищева, Алексея, Лёхи.

В прихожей зазвонил телефон. Выскочив из комнаты, Павел сорвал трубку и прорычал:

— Слушаю.

— Павел Васильевич, — раздался в трубке взволнованный голос Рудольфа Кренца, министра госбезопасности, — по петербургскому радио…

— Знаю, — бросил Павел. — Через двадцать минут в моем кабинете с текстом обращения Татищева.

Он опустил трубку на рычаг и быстрыми шагами направился к шкафу с костюмами.

* * *

Желтый диск солнца уже вставал на востоке, когда Павел, скрежеща зубами, подошел к окну. Даже до его кабинета доносился гомон толпы, собравшейся на митинг у Ярославова дворища.

«Вече, — раздраженно подумал Павел, — мать их!» Еще вечером, в одиннадцать часов, когда ему доложили, что народ начал стекаться на несанкционированный митинг, он приказал разогнать и был обескуражен ответом, который услышал через пятнадцать минут от начальника городской милиции: «Там полгорода, товарищ президент. При разгоне могут пострадать женщины и дети. Я не поведу туда людей». Это не была просьба отменить приказ. Павла проинформировали, что приказ не выполнят. Чтобы не напрягать ситуацию, Павел пока не распорядился арестовать начальника милиции. Надо было вначале переломить ход событий другими методами.