За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

Это было как раз то, что нужно: веселая кампания из четырех молодых женщин в отдельном бунгало; прохладная чайхана, где на стенах играли разноцветные солнечные зайчики, где можно было сидеть прямо на полу, на маленьких красных подушечках, и попивать душистый зеленый чай; глиняный кувшин с холодным кумысом, появляющийся каждое утро на столе в столовой; веселые и совершенно не похожие на наши танцы в компании прибывших на отдых представителей стран народной демократии — немцев и чехов; и даже концерт художественной самодеятельности, в котором Оля отважилась исполнить песню про то, как «собирала на разбой бабушка пирата», за что получила впоследствии книгу с благодарственной надписью.

Возвращение в Москву означало для Оли возврат прошлых тревог, сомнений и переживаний. Сначала надо было сделать то, что она отложила перед самым отъездом, — пройти медицинское обследование. И началось: больничная палата, консилиумы врачей, которые, поглядывая на нее, переговаривались между собой на смеси профессионального жаргона с латинскими терминами, впервые в жизни сделанная электрокардиограмма.

Заключение врачей было беспощадным:

— У вас порок сердца. Классический стеноз митрального клапана. Это определяется даже на слух.

Сначала Оля даже не поняла всей степени серьезности врачебного приговора и только осмыслив все, испугалась. По сути дела, ей говорили, что она безнадежно больна. А это означало в довершение всех злоключений, связанных с неудавшимся замужеством, что на завтрашнем дне может быть поставлен жирный крест. Нельзя сказать, что она опустила руки, раскисла, но все же всерьез стала задумываться о будущем, которое теперь не казалось ей таким светлым, как раньше.

Оле стали сниться странные, даже страшные сны. Они были похожи один на другой и, хотя в них возникали разные картины, сюжет был один — похороны. Собственные похороны. Как будто, наблюдая со стороны, она видела, как вереница родственников тянется за гробом, как раздаются рыдания и под звуки духового оркестра гроб начинают опускать в яму. И вот она, уже ощущая саму себя лежащей в гробу, слышит удары падающих комьев земли, чувствует, что задыхается в тесном, замкнутом пространстве. Ею овладевает ужас. Она кричит, взывает о помощи, пытается приподнять крышку, но не может. Расцарапывая руки в кровь и обламывая ногти, она скребет пальцами о дерево, но никто не приходит ей на помощь. Воздуха становиться все меньше и меньше. Дышать нечем. Мрак. Жуть. Страх. И тут она просыпается, с лихорадочно колотящимся сердцем и заплаканными глазами. А в следующую ночь повторяется все снова и снова.

От кошмарных воспоминаний Оле стало не по себе. Она поднялась со стула, поставила на плиту чайник. Нина начала накрывать на стол. Она любила расставлять посуду, стараясь делать все «как мама» — аккуратно и тщательно.

А Оля тем временем прошла в спальню, достала из тумбочки незамысловатую деревянную шкатулку, в которой лежали ее «драгоценности»: бусы, серьги, какая-то бижутерия и всякие безделушки, дорогие ей как память. Она сама не отдавала себе отчет, зачем открыла шкатулку и что хотела в ней найти. Какое-то неосознанное желание двигало ей в тот момент. Порывшись немного, она достала с самого низа миниатюрную вещицу, подержала ее на ладони, внимательно рассматривая, как будто видела впервые, потом кликнула дочку.

— Ой, что это? — Нина с удивлением смотрела на микроскопическое пластмассовое создание, лежащее на Олиной ладони. — Мышонок? Мам, а откуда он у тебя? Это твой, да?

Мышонок действительно был очень странным. Сам красненький, а голова и огромные уши — светло-зеленые. Одетый в аккуратный брючный костюмчик, растопыренные пальцы обеих рук он прижимал к животу, а на его щекастой мордочке с черными бусинками глаз сияла широкая улыбка.

— Мне этого мышонка подарил папа, когда мы с ним только познакомились.

Оля очень отчетливо помнила тот день, когда симпатичный парень с копной длинных темных волос, протягивая Оле миниатюрную игрушку, сказал:

— Это вам на счастье. Я привез его в прошлом году из ГДР. Смешной, правда?

Оля улыбнулась, положила мышонка на ладошку, слегка погладила его пальцем и только потом сказала:

— Смешной. — И, подняв глаза на Андрея, добавила: — Спасибо. Он… он очень хорошенький.

Этот парень появлялся в их палате почти каждый день. Здесь лежала его мама, Нина Васильевна — миловидная женщина лет пятидесяти, страдающая каким-то тяжелым заболеванием. Иногда Нина Васильевна просила ее проводить в коридор, и Оля с готовностью делала это.

В однообразии больничных будней Оля сама не заметила, как стала обращать особое внимание на то, кто приходит к Нине Васильевне, о чем она рассказывает, как общается со своим сыном. Оля узнала, что этого длинноволосого парня зовут Андреем, что ему уже двадцать шесть лет, что он работает в университете и одновременно учится в заочной аспирантуре. От нее не укрылось также и то, что Андрей время от времени как-то необычно посматривал в ее сторону, явно проявляя к ней неподдельный интерес.

«Похоже, что мальчик в меня влюбился», — поймав на себе как-то внимательный взгляд Андрея, подумала Оля и, может быть, впервые за многие месяцы ощутила то сладостное чувство собственного превосходства, которое приходит к женщине, когда она видит влюбленного в нее мужчину. Еще совершенно не зная этого парня, она интуитивно почувствовала, что с его появлением в ее привычную жизнь входит нечто доселе ей неизвестное и неожиданное. Впрочем, откуда ей было знать, что эта встреча в больнице станет началом большой и долгой любви.

Оля прислушалась. Гул танковых моторов уже давно утих. Наступила ночь. Она казалась продолжением этого необычно дождливого и сумрачного дня, заполненного тревожным ожиданием. Весь день стояла переменчивая погода — то шел дождь, то грязно-серые тучи, заволакивающие небо, начинали лениво расползаться, открывая солнечным лучам рваные дыры в небосводе. И вот теперь черная мгла окутала все вокруг.

Дети давно спали. Но на душе у Оли было неспокойно. Муж находился где-то там, в центре Москвы, где происходили совершенно непонятные для нее события, там, куда несколько часов назад шли колонны танков.

Оля погасила свет, подошла к окну. Отсюда, с высоты тринадцатого этажа, была видна почти вся столица, усеянная тысячами огней: еле угадывающиеся контуры высоток, красные огоньки на трубах и мерцающие точечки окон, за каждым из которых своя жизнь, свои заботы и свои сомнения. Где-то там, посередине, блестели огоньками окна Белого дома, и может быть, за одним из них — ее муж.

Но что это? Или ей показалось? Нет! В самом центре столицы блеснули какие-то всполохи. Затем небо прочертил яркий тонкий пунктир, потом еще один, в разных местах в небо взвились огоньки сигнальных ракет. «Что это?» — с тревогой подумала Оля. — «Похоже на салют. Только маленький. По какому же это случаю?»

Ночь с 20 на 21 августа 1991 года.

Москва. Садовое кольцо. Подземный туннель

Тем временем в подземном туннеле разыгрывалась последняя сцена ночной драмы, превращающейся в трагедию.