Наследник из Калькутты - Роберт Штильмарк

Однако уничтожением опасных ему молодых людей дон Сальватор не ограничился. Он добился еще, чтобы самый дом родителей Бернардито был сожжен и разрушен до основания, а старую мать, донью Эстреллу, заключили в тюремную крепость. Полгода держали ее там заложницей, а затем, по всемилостивейшему повелению короля, донья Эстрелла была выслана из Испании. Она добралась до Венеции и там прожила много лет в доме одного вельможи, графа Паоло д'Эльяно, которого, верно, тронула ее печальная повесть. В этом доме потом и отыскал ее Бернардито... С тех пор он часто перевозил свою мать с места на место и оставил наконец в Греции. Тут он с ней и расстался, должно быть уж навсегда...

— Ладно, дядя, лучше рассказывай дальше про самого Бернардито. Теперь он станет Одноглазым Дьяволом, правда?

— Да, сынок, тогда-то Бернардито и превратился в Одноглазого Дьявола. Слушай, как это произошло.

...Залечив свои раны и покидая домик мавританки, Бернардито не сбрил отросшей за месяц бороды, нацепил черную повязку, закрывшую половину лица, надел нищенское платье, подпоясался веревкой и взял в руки грубую суковатую палку. Но внутри этой палки был острый толедский клинок, а за пазухой у нищего лежал заряженный пистолет. От старой мавританки Бернардито знал все, что происходило в городе, и... вовремя поспел на городскую площадь!

Жестокую казнь дона Рамона он молча наблюдал из толпы. Никто не обратил внимания на нищего с бледным лицом и горящим единственным глазом. После казни, когда народ расходился в угрюмом молчании, Бернардито протолкался к эшафоту и смочил свой шелковый платок кровью друга, обагрившей деревянный помост. Он спрятал на груди это печальное знамя, ушел в окрестные горы и отыскал укрытую среди скал пещеру. Здесь он достал из-за пазухи окровавленный платок, положил его на камень в углу и громко произнес клятву мести.

Обессиленный горем и усталостью, он повалился на голые камни, даже не подстелив под голову нищенского плаща. Тело его сотрясалось от озноба. Мысли, одна тяжелее другой, ворочались в голове, как мельничные жернова. Думал Бернардито о том, что остался он теперь совсем один на свете, без матери, без сестры и без друга, лишенный угла и крова над головой. Все отнял у него дон Сальватор, вплоть до права ходить по земле и дышать воздухом, потому что теперь всякий мог лишить его жизни и получить за это обещанную королем награду. Все прежние чувства и привязанность умерли в нем, и только жажда мести жгла ему сердце. О боге он забыл и призывал сатану себе в помощники.

Уже наступила ночь, и, измученный всем пережитым, Бернардито закрыл глаза, но сразу же открыл их снова, потому что почувствовал, что он уже не один в пещере! Смутные тени плясали под сводом, неслышно скользя в сумраке. Вмиг припомнилась Бернардито сказка, слышанная им в детстве от старого пастуха Хозе, про разбойников, которые прятали в этих скалах награбленное, а потом в ужасе бежали от бесовского наваждения.

Все быстрей становилась пляска теней, и уже стал различать Бернардито отвратительные морды крутящихся бесов. Были они серыми, как летучие мыши, но походили и на облака грязного тумана. Мшистые стены пещеры пришли в движение. Почудилось Бернардито, что бесы, кружась, приближаются к нему, хватают за горло, сдавливают череп. Вот и дышать все труднее... Невесть откуда взявшийся красный свет заливает пещеру...

И когда рой теней заплясал еще стремительнее над телом распростертого кабальеро, пол в пещере внезапно качнулся, запах серы наполнил все ущелье, и сам сатана в красном плаще предстал перед ним, вонзив ему прямо в лицо огненный взор свой.

Властитель ада протянул руку к дальнему углу пещеры, и несчастный Бернардито увидел там, в клубах тумана два призрака: белый сверток с телом сестры и мертвую голову друга на плахе...

Внезапно словно живительной прохладой повеяло в пещере. Исчез из нее страшный гость в красном плаще, пропали все видения и тени. Бернардито протер свой глаз и сел, дико озираясь вокруг. Небо уже светлело, брезжил рассвет. В пещеру врывался свежий утренний ветерок. Где-то далеко внизу звенели бубенчики овечьего стада, шумел поток на дне ущелья, и тени гор покрывали долину, где еще спал родной городок.

В углу пещеры по-прежнему лежала на камне кровавая тряпица, и горячая волна ненависти снова вскипела в душе обездоленного. Он нагнулся за платком, и при этом рука его ударилась о какую-то железку. С трудом, как тяжелобольной, выполз Бернардито из пещеры, сломал смолистую кипарисовую ветку и, запалив ее, осветил этим факелом темный угол. Ржавая кирка лежала на камне, а рядом белели черепа и кости скелетов. Бернардито взял кирку и отвалил камень. Черная щель открылась под ним. Бернардито расширил ее киркой и вытащил глиняный горшок, завязанный кожей; на нем были грубо намалеваны чем-то белым череп и кости.

Кавалер разбил горшок киркой и обнаружил в черепках ветхую черную тряпку; сквозь рваную ткань на пол посыпались червонцы. Бернардито доверху наполнил золотом карманы, а остаток положил в свою нищенскую суму. Здесь были монеты всех стран, но чаще попадались старинные испанские дублоны и пиастры, французские луидоры, тяжелые, очень старые ангелы британской чеканки, итальянские флорины, турецкие дукаты и голландские гульдены.

Едва успел Бернардито спрятать золото, как на горной тропе, что змеилась пониже пещеры, послышались чьи-то осторожные шаги. Тихонько выглянув, Бернардито увидел черного монаха, который, озираясь и цепляясь за кусты, лез вверх, к пещере. Тогда Бернардито быстро отбежал в дальний угол, взобрался под самый свод и притаился. Он еще не успел достать из-за пазухи пистолет, как голова монаха показалась у входа в пещеру; незнакомец зажег свечу и начал осматриваться вокруг. Увидев разбитый горшок и черную тряпку на полу, монах завыл и повалился на пол... Ты не спишь еще, маленький Ли?

— Что ты, дядя Тобби! Конечно, не сплю!

— Тебе не страшно?

— Немножко страшно, зато очень интересно!

— А ты ничего не слышал в шуме ветра за окном?

— Мне почудилось, будто кто-то стонет или воет... Но больше ничего не слышно. Говори дальше!

— Должно быть, и мне только почудилось... Ну, слушай! Монах долго лежал распростертый на земле, и у нашего Бернардито уже заныли мускулы ног от неудобной позы под сводами пещеры. Наконец монах поднялся и поднес свечу к дыре под сдвинутым камнем. Он порылся в земляной осыпи и вытащил оттуда небольшой ящичек, которого Бернардито второпях не заметил. Спрятав ящичек в дорожный мешок под сутаной, монах достал из кармана полотенце, намочил его в ручейке, журчавшем неподалеку, и вернулся в пещеру. Потом он укрепил свечу возле отверстия, обмотал себе рот и нос мокрым полотенцем наподобие маски и стал ковырять киркой в глубине дыры. После недолгих усилий он выпрямился и стал глядеть на пламя свечи. Сначала она горела ровно, а потом огонек стал тусклым, затрещал, и вдруг сама собою свеча погасла.

Монах бросил кирку, плотнее прижал полотенце к лицу и торопливо выбрался из пещеры. Бернардито сейчас же начал спускаться. Он еще не добрался до пола, как ощутил во рту сладковатый, неприятный вкус. Голова закружилась, и стены тайника поплыли, словно они были из дыма. Он почти свалился с каменного выступа, подхватил свою палку и, теряя сознание, последним усилием ползком выбрался из пещеры на свежий воздух. Его тошнило, руки и ноги сводило судорогой, и чистый холодный воздух ущелья, как ножом, резал легкие. Бернардито кубарем покатился по крутому склону и почти замертво упал у крошечного водоема в зарослях орешника. Не успел он опомниться от падения, как увидел перед самым носом дуло пистолета. Сиплый голос произнес: