Музыка любви - Анхела Бесерра

— Откуда вы знаете?! Пречистая Богоматерь! — Женщина перекрестилась. — Вы ясновидящая?

Значит, Пубенса жива. Аврора не могла поверить, что кто-то из ее прошлого все еще жив. Настоящая родственница!

— Вы знаете, где она живет?

— Близенько! И ходить никуда не надо. — Женщина указала на дверь в конце коридора. — Если хотите взглянуть на нее, подбросьте мне несколько песо. Между нами говоря, тут и смотреть-то больше не на что.

Андреу, даже не повернувшись к Авроре, вытащил пару купюр и протянул билетерше. Женщина проводила их до узкой, изгрызенной термитами, едва держащейся на петлях двери, из-за которой отчетливо доносился запах запущенной старости. Костяшками пальцев она громко заколотила по дереву, крича во весь голос:

— СЕНЬОРИТА ПУБЕНСА! СЕНЬОРИТА ПУБЕН-СААА!!! — и пояснила: — Глухая она.

Изнутри не раздавалось ни звука.

Женщина снова застучала, потом, схватившись за ручку, затрясла дверь что есть силы, так что из щелей между досками посыпалась труха.

— СЕНЬОРИТА ПУБЕНСА!!!

Внезапно с другой стороны ответил тусклый голос:

— Убирайтесь.

— Старая грубиянка, — буркнула себе под нос билетерша. — К ВАМ ГОСТИ!!!

— И сколько ты с них взяла? Думаешь, мне неизвестно, как ты наживаешься за мой счет? Бесстыжая!

— НУ ЧТО ВЫ ГОВОРИТЕ, СЕНЬОРИТА ПУБЕНСА! НЕ УПРЯМЬТЕСЬ, ОТКРЫВАЙТЕ!!!

Пубенса немного помолчала, и наконец послышалось дребезжание связки ключей.

Дверь приоткрылась, и из комнаты тут же хлынуло едкое зловоние. Так пахнет помещение, где долго живет взаперти старый и неряшливый человек. Андреу и Аврора молча смотрели в темноту, ожидая появления Пубенсы.

И вот на пороге возникла тощая как скелет фигурка в черном. На мертвенно-бледном лице под полупрозрачной кожей пульсировали вены. Маленькие глазки прятались в складках морщин. Жидкие спутанные лохмы придавали ей вид бродячей юродивой... или ожившей покойницы.

Окинув непрошеных гостей невидящим взором, старуха сделала попытку снова запереться. Аврора остановила ее.

— Подождите, пожалуйста.

— Это еще кто? — Та уставилась на билетершу, требуя объяснений.

— ОНА ХОТЕЛА С ВАМИ ПОЗНАКОМИТЬСЯ!

— Налюбовалась? И хватит. — Старуха опять потянула на себя дверь, но Аврора не сдавалась.

— Извините за беспокойство...

Билетерша ее перебила:

— Если хотите говорить с ней, кричите погромче, иначе она не услышит.

— ИЗВИНИТЕ ЗА БЕСПОКОЙСТВО!!! Я ДОЧЬ СОЛЕДАД, ВАШЕЙ КУЗИНЫ.

Старуха пристально посмотрела на Андреу. Кого напоминает это лицо?

— А ты... на кого же ты похож? Эх, безжалостны к нам годы. — Она указала на Андреу пальцем. — Где-то я тебя видела.

— МЫ ПРИЕХАЛИ ИЗ БАРСЕЛОНЫ В ПОИСКАХ ПРОШЛОГО.

— Прошлого? Из этого дома прошлое ушло. Нечего тут больше искать, все унесла грусть. Только и осталось, что фотография... моей кузины и ее великой любви. Если б не этот портрет, я бы усомнилась, что они вообще когда-либо ходили по земле. В тот день я потеряла кузину. После того путешествия она обратилась в собственную тень.

Аврора вытащила из сумочки фотографию Пубенсы и Соледад, снятую на террасе отеля «Карлтон» в четырнадцатый день рождения ее матери, и протянула старухе.

— ВОТ ЭТО ТЫ... — Она показала на девушку с ямочками на щеках, улыбающуюся в объектив.

— Без очков не вижу... А смотреть мне больше не на что, так что очков у меня и нету.

— ПУБЕНСА... МЕНЯ ЗОВУТ АВРОРА. ДЕДУШКА НИКОГДА ОБО МНЕ НЕ РАССКАЗЫВАЛ?

— Не рассказывал. Только деньги посылал, чтобы старые грехи загладить. Совесть его грызла до самой смерти.

Старая Пубенса распахнула дверь полностью, но внутрь пустила только Аврору.

— Ты, паршивая овца в чертовом стаде, не смей входить! — Костлявым пальцем она ткнула в билетершу. — А ты, — палец уже целился в Андреу, — присматривай за ней на всякий случай.

Перед тем как дверь захлопнулась, Аврора вопросительно покосилась на Андреу, и тот ответил успокаивающим жестом.

Каморка Пубенсы была усыпана разнообразным мусором: святые с отломанными головами, рассыпанные четки, надтреснутые распятия, расчлененные куклы, головы без тел, разбитый английский фарфор, почерневшие серебряные приборы, рваная одежда, сумки — все это, наваленное по углам, производило гнетущее впечатление. Окна с витражными стеклами, когда-то пропускавшие розовые, лазурные и янтарные блики сквозь цветочный орнамент, были заклеены рассохшимися картонками. Пыль и паутина покрывали помещение толстым слоем, стыдливо прячась во тьме, которую едва рассеивали две свечи, грозящие в любой момент перевернуться и устроить пожар.

Старуха усадила Аврору рядом с собой на древнюю бронзовую кровать, принадлежавшую Соледад, когда та была маленькой. Ветхие простыни не скрывали клоков ваты, торчащих из расползшегося матраца.

— Вы знали Жоана Дольгута? — спросила Аврора.

— Чтооо?..

— ЗНАЛИ ЛИ ВЫ ЖОАНА ДОЛЬГУТА?

— По моей вине твоя мать покрыла себя позором. Если б я не потакала ее капризам в Каннах... Этот бедный мальчик был не виноват, что беден. Но расплачиваться в итоге пришлось обоим.

Аврора решила не говорить, что Андреу — сын Жоана, чтобы не сбивать с толку рассказчицу. Пожалуй, кузина матери больше расскажет, если не донимать ее вопросами. Пусть продолжает.

— А знаешь, мальчишка ведь приезжал из Канн, чтобы ее найти. В разгар войны, без денег... одному Богу известно, что ему довелось вынести. Несчастный! Мой дядя распорядился, чтобы его вышвырнули вон из страны. Его арестовали полицейские, надели наручники, как на преступника. Кузина не знала, что он был здесь, а я не могла ей сказать. Если б я нарушила молчание, меня бы навсегда заперли в монастырь. Потом я раскаялась, но было слишком поздно. Сделанного не воротишь.

Аврора не хотела перебивать, опасаясь, как бы ее собеседница не оказалась подвержена тому же недугу, что и Клеменсия Риваденейра, и слушала молча.

— Я так никогда и не набралась духу рассказать ей обо всем, что происходило в те годы. Даже когда дядя умер. Трусость с моей стороны. Она сама нашла среди бумаг Бенхамина письма Жоана, которые отец прятал от нее до конца своих дней.

— КАКИЕ ЕЩЕ ПИСЬМА?

— Которые Жоан писал ей из Канн, когда мы вернулись домой. Они познакомились в отеле.

— Я ЗНАЮ, ПУБЕНСА. — Аврора взяла ее за обе руки.

— Кузина тоже ему писала, но и ее письма дядя перехватывал — они даже из дома не успевали выйти... а она ни о чем не подозревала. Слуги повиновались ему беспрекословно.

— А... С МАМОЙ ТЫ ПОТОМ ЕЩЕ РАЗГОВАРИВАЛА?