Скинхед - Наталья Нечаева

Поскольку исчез постоянно мешающий шум в ушах, то все звуки вокруг слышатся предельно выпукло и объемно: звяканье металла, шуршание одежды, тихие голоса.

— Возьми еще немного про запас.

— Нельзя, мы и так выбрали критическую норму!

— Перестань, а если какое-то осложнение? А этого в суд увезут, а потом в тюрьму? Снова на ушах стоять будем?

— А вдруг он того? Ты про это подумал?

— Да что с ним случится? Лежит себе и лежит, тем более на уколах, спит все время. Затраты энергии минимальные. Если что — день на дворе, найдут кровь. Давай.

— Под твою ответственность. Сколько?

— Слушай, иди отсюда, я сам.

Ваня не понимает, о чем спорят тихие голоса. Ему неинтересно. Он видит, как в палату входит мать, а с ней бабушка. Вот так сюрприз! Значит, бабушка приехала из самой Карежмы! А это кто вслед за ними такой маленький, в ярко-красной курточке? Катюшка? Она… Вот кого он больше всех мечтал увидеть!

— Катюшка! — бросается навстречу Ваня. — Здравствуй! Как хорошо, что ты приехала!

— Я не одна, — подмигивает сестренка. — Смотри! Распахивает полу курточки, и оттуда высовывается вислоухая пятнистая мордаха и веселый сияющий глаз. Бимка!

— Как тебя с ним пропустили? — шепчет Ваня. — Сюда же с собаками нельзя!

— Я сказала, что он игрушечный, — смеется Катька, — а он прикинулся мертвым. Даже не дышал.

— Бимка, умница, — гладит Ваня мягкое бархатное ухо.

И вдруг понимает, что гладит его правой рукой! Той самой, которой не было! Значит, он выздоровел окончательно, раз даже рука выросла!

— Мама, — протягивает он ладонь к Валентине, — смотри!

— Сыночка, — счастливо улыбается та, — видишь, как хорошо! Сейчас мы все вместе поедем домой. Скоро Новый год. Нарядим елочку, я испеку твой любимый торт, бабушка сделает пирог с рыбой.

— Поехали, поехали, — радостно прыгает Катюшка. И Бимкино ухо подскакивает вместе с ней.

Взявшись за руки все вчетвером, они идут по длинному коридору, где под потолком снова искрятся новогодние разноцветные лампочки, входят в лифт, Катюшка нажимает кнопку с цифрой восемь. Правильно, их квартира и находится на восьмом этаже. Мама держит Ваню за выздоровевшую правую руку, бабушка гладит по голове, как в детстве, и тихонько напевает старинную песню. Бимка высоко подпрыгивает, доставая мокрым ласковым языком до щек любимого хозяина.

— Как хорошо, — улыбается Ваня. — Как хорошо возвращаться домой! И никто, никто нам больше не нужен. Мама, бабушка да Катюшка.

— А я? — человечьим голосом спрашивает обиженный Бимка.

— И ты, — соглашается Ваня. — Ты — главный! Как же без тебя?

Лифт набирает скорость, летит все быстрее и быстрее. Вот он пронзил, как новогодняя ракета, плоскую крышу, долетел до самого неба и устремился дальше. Внизу кубики домов, линейки улиц, ленточки речек и каналов. Красиво! Ваня мощно отталкивается от плотного воздуха сильными руками, будто крыльями, и взмывает еще выше.

Он один, потому что бабушка уже старенькая и не может летать, Катюшка маленькая, ей страшно, а мама должна быть с ними, как же иначе? Остается Бимка. Но где вы видели летающих собак? К тому же у Бимки всего один глаз, он запросто может сбиться с дороги.

— Я им все расскажу, когда вернусь, — радуется Ваня. — Все-все.

Прямо под ним знакомый растяпистый дом. Даже несколько домов. Ваня снижется, совсем чуть-чуть, чтоб поглядеть, что там, внутри.

Внутри много больших и маленьких комнат, в них — люди, в основном лежащие на постелях. Потому что еще очень рано и все они — спят.

«Я тоже недавно был там, — вспоминает Ваня. — был. Но больше не буду! Никогда!»

В крохотной комнате с зарешеченным окном железная койка. На койке — нескладное худое тело с уродливой культей вместо правой руки. Светлые короткие волосы спутаны. Глаза закрыты. Под глазами — густая, до черноты, синева. Такой же синий треугольник окружает сухие белые губы и стекает по подбородку к шее.

Что-то, какая-то неведомая сила, тянет Ваню вниз, к этому безжизненному жалкому телу.

«Это же я еще совсем недавно был таким! — вдруг понимает он. — Недавно. Когда болел!»

Повинуясь непонятному зову и неожиданной жалости к этому себе, несчастному, измученному, Ваня почти опускается, почти дотрагивается руками-крыльями до светлой макушки, но в последний момент, решившись, снова взмывает вверх.

Нет! Он не хочет! Ему больше не нужно это безвольное и безрукое тело, которое только и может, что болеть! Не нужна эта бледная голова с синюшными пятнами, которая даже не способна открыть глаз! Ему ничего не нужно из той прошлой жизни, с которой он только что так счастливо расстался.

Ваня делает плавное движение крыльями. Всего одно. И взмывает ввысь.

Искорки света, как пузырьки воздуха в морской воде, радужным роем сопровождают его полет, вычерчивая на темно-синем утреннем небе красивый и загадочный след.

* * *

К традиционному утреннему чаю, приготовленному секретарем, Стыров достал из холодильника сухую колбасину суджука. Позавтракать-то он так и не успел, помчавшись на работу, вот сейчас и расслабится. Суджук, конечно, не сурет, но некое сходство есть. Сегодня обещали выписать Аманбека, и полковник предвкушал приятный вечер со старым приятелем: вспомнят молодость, казахские степи, друзей…

Асия настояла, чтобы Стыров пришел к ним в гости. Нечего, мол, Аманбеку после больницы ходить по городу. Николай Николаевич не возражал, втайне надеясь, что кусок сурета, сгинувший в водах канала Грибоедова, был не последним. Наверняка друг привез немного лакомства и родной сестре!

Настроение у полковника было превосходным. Несмотря на неприятные происшествия последнего времени, в целом все складывалось очень удачно! Особенно грела куцая бумажка из «Медпункта» с данными ДНК-теста.

Корнилова он сейчас трогать не станет. Пусть прокурор оправится, придет в себя. А потом…

Полковник в лицах представил предстоящую историческую встречу. Свои слова, лицо Корнилова, его реакцию на невероятное, немыслимое сообщение.

Впрочем, нет. Сам он к нему не пойдет. Много чести. Пожалуй, пошлет Елисеева, вооружив скрытой видеокамерой. Пусть все снимет, чтоб можно было потом внимательно посмотреть и насладиться… Интересно, как поведет себя Корнилов, когда узнает? Как отреагирует? Вот он бы, Стыров, как поступил? Сначала, конечно, не поверил бы. А потом?

— Ух! — Полковник поежился. — Не хотел бы я оказаться на твоем месте, прокурор!

Николай Николаевич снова взял в руки заветный листочек с грифом «Медпункт», увидел ряд размашистых цифр, выведенных собственной рукой.

Что это? Что за секретный код заставил записать его этот ученый зануда? Какое отношение имеет он к ситуации? Скорее всего, никакого. Или имеет? Что он там блеял о допуске Е-18? Этот допуск был у весьма ограниченного круга лиц и открывал доступ к нудной и малоинтересной базе данных с набором индивидуальных, в основном физических и физиологических, данных о сотрудниках спецподразделений. Особые приметы, группы крови, наследственная склонность к болезням, психические и психологические качества. Отдел Стырова крайне редко брал в разработку своих, только по великой необходимости, потому и допуском Е-18 полковник, честно говоря, забыл, когда пользовался.